Либба Брэй - Великая и ужасная красота
Мисс Мур, похоже, развеселилась.
— Кажется, у вас появился поклонник, Фелисити!
Девушки переводят взгляды с Итала на Фелисити и обратно, наблюдая и выжидая. Цветок, красный и душистый, как будто светится в пальцах Итала.
— Красота для красоты, — говорит он низким, мурлычущим голосом.
Я слышу, как Сесили бормочет себе под нос: «Ну и наглость…» Фелисити с каменным лицом швыряет цветок на землю.
— Мисс Мур, неужели невозможно очистить лес от этих отбросов? Они же все тут замарали!
Ее слова звучат как пощечина. Фелисити осторожно приподнимает подол юбки, наступает на цветок, намеренно с силой придавив его подошвой своего ботиночка, и решительно идет вперед. Девушки поневоле тащатся следом за ней.
Я ощущаю чудовищное унижение вместе с Италом. Он стоит у стены и смотрит нам вслед. Когда мы дошли до поворота тропы к школе, он все также стоял на месте, держа в руке растоптанный цветок, — его фигура издали казалась маленькой, и он как будто был умирающей звездой, выпавшей из созвездия.
ГЛАВА 13
Мы выбираемся из школы сразу после полуночи, мчимся через лес, освещая себе дорогу фонарями, и вскоре оказываемся в темном чреве пещеры. Фелисити зажигает свечи, которые она украла из буфетной. Через несколько минут все вокруг наполняется светом, и рисунки начинают танцевать на каменных стенах. В зловещем свете черепа Морриган как будто кивают и покачиваются, словно живые, и я отворачиваюсь, чтобы не видеть их.
— Ух, ну здесь и сырость! — бормочет Пиппа, осторожно садясь на пол.
Фелисити как-то сумела уговорить ее пойти с нами, и Пиппа теперь выражает недовольство всем подряд.
— А кто-нибудь догадался взять что-то перекусить? Я умираю от голода!
Энн достает из кармана плаща яблоко. Оно лежит в ладони Энн, пока та решает, что для нее важнее: собственный голод или желание войти в круг избранных. После нескольких мучительных мгновений она предлагает яблоко Пиппе.
— Можешь взять это.
— Ну, наверное, мне придется это сделать, — со вздохом заявляет Пиппа.
Она тянется к яблоку, но Фелисити хватает его первой.
— Не сейчас. Мы должны все сделать как полагается. Сначала — тост.
В глазах Фелисити сверкает дьявольский огонек, она извлекает из-под плаща бутылку с вином для причастия. Пиппа восторженно взвизгивает, и в пещере как будто все звенит. Она всплескивает руками:
— Ох, Фелисити, ты просто великолепна!
— Именно так, я всегда это говорю.
Мне хочется напомнить ей, что это я рисковала жизнью, руками и ногами, даже душой и даже отчислением, чтобы раздобыть это вино, но сейчас не время дуться и ссориться.
— Что это такое? — спрашивает Энн.
Фелисити округляет глаза.
— Рыбий жир! Ну как ты сама-то думаешь, что это может быть такое?
Энн заметно бледнеет.
— Но это ведь не спиртное, нет?
Пиппа мелодраматическим жестом прижимает руку к груди.
— О небеса, нет, конечно!
Энн, похоже, только теперь начинает понимать, во что вляпалась. Она пытается прояснить ситуацию, подшутив над кем-нибудь другим.
— Леди не пьют спиртное, — говорит она, подражая сочному голосу миссис Найтуинг.
Она так похоже изображает директрису, что мы все хохочем. Польщенная Энн повторяет шутку снова и снова, пока она становится не смешной, а раздражающей.
— Пора уже и остановиться, — сердито бросает Фелисити.
Энн тут же скрывается за своей обычной маской.
— Миссис Найтуинг наверняка никогда не забывает приложиться к шерри перед сном. Ох, все они такие ханжи и лицемерки! — заявляет Пиппа, делая основательный, совсем не дамский глоток из бутылки.
Она передает бутылку Энн, и та, вытерев горлышко ладонью, мнется.
— Ну же, вперед, она тебя не укусит! — восклицает Фелисити.
— Но я никогда прежде не пробовала спиртного…
— В самом деле? Я потрясена! — хихикает Пиппа, изображая изумление, а я вдруг думаю, как бы она выглядела, если бы я сейчас вылила все вино из бутылки на ее безупречно уложенные локоны.
Энн пытается вернуть бутылку, но Фелисити проявляет твердость.
— Это не просьба, Энн! Выпей, или вылетишь из нашего клуба. Ты можешь тогда отправляться назад в школу одна, прямо сейчас.
Эти испорченные девчонки представления не имеют о том, как это болезненно для Энн — нарушить правила. Они-то всегда могли себе позволить попасть в небольшие неприятности, но для Энн дисциплинарный проступок мог оказаться роковым, ее бы просто выгнали из школы.
— Оставь ее в покое, Фелисити!
— Но это же ты захотела, чтобы она пошла с нами, — ты, а не мы! — безжалостно возражает Фелисити. — Так что теперь — никаких привилегий! Если она хочет остаться с нами, она должна выпить. То же и тебя касается.
— Ладно, отлично, — говорю я. — Давай ее сюда.
Бутылка оказывается в моих руках.
— И не вздумай выплюнуть! — насмешливо предостерегает меня Фелисити.
Из бутылки пахнет одновременно и сладко, и резко. Запах говорит о чем-то могущественном, магическом и запретном. Жидкость обжигает горло, заставив закашляться и выплюнуть все-таки немного вина, возникает ощущение, что кто-то зажег огонь прямо у меня в легких.
— Ах, это вино самой жизни! — с бесовской усмешкой восклицает Фелисити.
Все, включая Энн, смеются. Вот вам и благодарность.
Я с трудом выговариваю, мгновенно охрипнув:
— Что это такое?
Это совсем не похоже на то вино, которое я иногда отпивала из бокалов родителей, мне показалось, что в бутылке налито нечто такое, чем слуги натирают полы или полируют мебель.
У Фелисити вид довольный, как никогда.
— Это виски! Ты случайно схватила бутылку из личной коллекции преподобного Уэйта.
На глазах у меня выступают слезы от жгучего напитка, но я по крайней мере снова могу дышать. Удивительное тепло плывет по всему телу, и оно восхитительно тяжелеет. Мне нравится это ощущение, но Фелисити уже забрала бутылку и передает ее Энн, которая делает глоток с видом послушной девочки, принимающей лекарство, и лишь слегка морщится, ощутив вкус. Потом и сама Фелисити делает глоток, и мы все как бы получаем посвящение. Посвящение во что именно, я не очень хорошо понимаю. Потом бутылка еще несколько раз проходит по кругу, и у всех нас слабеют коленки, как у новорожденных телят. Я как будто плыву. Я могла бы вот так плавать многие дни подряд. Реальный мир со всеми его огорчениями и разочарованиями превращается в легкий шум за пределами защитной оболочки, которую мы выстроили вокруг себя, напившись. Да, снаружи что-то затаилось, ожидая, но мы слишком легкомысленны, чтобы нас это могло обеспокоить. Глядя на поблескивающие камни, мои новые подруги тихонько переговариваются, а я гадаю: возможно, именно так видит и ощущает мир мой отец, плотно замкнувшись в коконе опиума? Никаких страданий, лишь отдаленные нежные воспоминания. Только грусть, привлекательная, захватывающая… и я погружаюсь в нее.
