Марина Дяченко - Петля дорог
— Другой бы оскорбился, — с постным лицом пробормотал Ник. — А я так даже извинюсь… Извините. Сфамильярничал.
Ирена смотрела в тарелку.
Она все ждала, что Семироль, насытившись, окинет ее оценивающим взглядом и скажет, вытирая губы салфеткой: «Ну что же… Вставайте, Ирена. Идем».
Анджей… Анджей. Он пережил бы Иренину казнь. Но измену? Вернее, изнасилование? А ведь иначе как изнасилованием это не назовешь… Если Анджей существует внутри МОДЕЛИ — хотя бы в виде бесплотной тени… Может ли он допустить?!
Странные мысли сумасшедшей женщины. Она опустила веки, будто желая спрятаться от наблюдающих за ней мужчин. Они не должны даже предположить, как далеко зашло ее безумие…
Семироль вытер губы салфеткой. Провел пятерней по волосам — теперь они не казались такими жесткими и блестящими, и не топорщились больше — падали, и кое-где сквозь них просвечивала кожа. Поморщился, как от головной боли; встретился глазами с Ником, и Ирена увидела, как под этим взглядом балагур-доктор часто и напряженно замигал. Опустил голову.
— Ирена, — Семироль обернулся к ней. — В вашей комнате… подарки для вас. Буду рад, если вам понравится… До завтра, Ирена. А ты, Ник…
Врач устало улыбнулся. Поднялся вслед за Семиролем, поправил свой романтический шелковый шарф.
— Ник, — повторил Семироль, раздумывая. — Сиди, наверное… Развлекай Ирену.
Ник мигнул снова. Достаточно нервно:
— А… стоит ли? Перебор…
— Разберемся, — Семироль был уже в дверях. — Спокойной ночи, Ирена…
И исчез. Бесшумно соскользнул в полумрак.
— Он здоров? — спросила Ирена после паузы.
— Здоровее нас всех, — мрачно сказал Ник. — И услуги доктора ему еще долго не понадобятся…
— Сит! — послышалось с лестницы. — Иди сюда, ты мне нужен…
Ник почему-то нахохлился, как больной воробей.
Ирена смотрела на модернистскую картинку в раме. На женщину с иссиня-бледным лицом. На луну за спиной у женщины.
— Мазня, — устало сказал Ник. — Знаете что, Ирена… Идите-ка к себе. Утешайтесь подарками.
* * *Поверх горки фирменных пакетов лежал, повесив цветочные головки, маленький небрежный букет. Он лежал, в меру увядший, в меру помятый, и всем своим видом говорил: не нравится — не бери. Я не навязываюсь. Можешь выбросить меня в мусор, мне будет обидно, но я переживу…
Ирена вздрогнула.
У ее дома, в углу перед забором, именно там, откуда чаще всего приходилось гонять соседских кур… Там сами по себе росли сиреневатые сорняки-беспризорники. Год за годом. Никто за ними не ухаживал, во всем жестоком мире они могли рассчитывать только на себя — и они в себя верили, и каждой весной организовывали маленькое цветочное государство, существовавшее поколение за поколением, вплоть до самого снега…
Не веря себе, она протянула руку и подняла вялый букетик.
Или они, или точно такие же. Вероятно, такого добра везде хватает… В городе еще осень, еще не выпал снег, и в каждом палисаднике полным-полно сиреневатых беспризорников…
Она вообразила себе адвоката, набирающего букет на обильно унавоженной собаками клумбе. Как он морщится, поддергивает брюки, с опаской оглядывается — не глядит ли полицейский…
А потом закрыла глаза и ясно увидела — вот к опечатанным воротам ее дома подъезжает машина. Лощеный господин Семироль оглядывается, подзывает вездесущего маленького Вальку… Парнишка, сбросив теплую куртку, привычно сигает через забор. И через пять минут появляется, несет в грязном обрывке полиэтилена охапку сиреневых цветов пополам с рыжей травой, землей и палыми листьями…
Она поднесла букет к носу.
Сейчас на ее дворе пахнет именно так. Землей и осенью…
Зато ТАМ, в реальности, пахнет весной. И не прошло еще недели, как Ирена ела жареное мясо в компании господина Петера и его красноречивой сотрудницы…
— У меня раздвоение личности, — сказала она вслух. И тут же зажала себе рот рукой.
* * *Она проснулась на рассвете. Включила лампу — дневного света было еще мало — окинула равнодушным взглядом гору подарков, сваленных на стуле и под стулом, извлекла из-под подушки свою первую книгу.
Сегодня ей снилось, что она сидит за компьютером. И неспешно набирает, пощелкивая клавишами, собственную странную историю.
И она не вскочила, как обычно, в холодном поту. Она проснулась спокойная, слегка равнодушная, отчасти умиротворенная. Сиреневые цветы в стакане пахли осенью — вчера она не решилась уморить их до смерти, бросила все-таки в воду…
Она раскрыла книгу и принялась неторопливо, методично перечитывать.
…Сперва ей показалось, что она просто не помнит собственного текста. Слишком давно все это было… Свидетелем ее первых публикаций был еще Анджей, а в день выхода дебютной книги они на время позабыли распри и отправились вместе в какой-то открытый ресторанчик, и Анджей…
Нет. Не то.
Ирена читала; текст безусловно принадлежал ей. Этот текст иногда являлся ей в самый неподходящий момент — за рулем, например, или на лекциях; помнится, ей ни разу не удалось перенести его на бумагу без потерь. Все время что-то мешало…
Ирена читала, и волосы поднимались дыбом у нее на голове.
Ее первые рассказы… ее РЕАЛЬНЫЕ первые рассказы и рядом не лежали с этим текстом — живым, упругим, многослойным, куда более НАСТОЯЩИМ, чем все ее попытки, и ученические, и более поздние…
Вот маленькая новеллка о встрече двух влюбленных. Ирена помнила, как тяжело она ей давалась, как вяло шел диалог, он и на бумаге остался таким же вялым — бесконечная болтовня двух картонных персонажей, волею автора усаженных на парковую скамейку…
Ирена помнила эту болтовню. И теперь, содрогаясь, раз за разом перечитывала все тот же рассказ, в котором диалога не было почти совсем. А была одна только эта скамейка. Старый ствол с приколоченной спинкой. Лежачее дерево с трафаретами прошлогодних листьев, похожих на отпечатки пальцев, с замысловатыми дорожками древоточцев, с ярким фантиком в щели; вместо ожидаемых слов о любви пришло ощущение, яркое, как этот фантик. Юные Иренины персонажи молчали — и она почти с ужасом узнала в них своих однокурсников, влюбленную парочку, когда-то вдохновившую ее на этот рассказ, но потом потерявшуюся за ненадобностью, за банальностью фраз…
А теперь она вспомнила их. И увидела — молча сидящих на скамейке-стволе, глядящих в разные стороны.
Она заплакала. Потом перестала, жестко вытерла слезы, закусила губу:
— Это бред… Это МОДЕЛЬ!
Вероятно, Анджей был высокого мнения о ее литературном даре.
А может быть, это всего лишь побочный эффект?.. Что она знает о законах моделирования… вытащивших из глубин небытия адвоката-упыря Яна Семироля?!
