Адам Нэвилл - Номер 16
Мужчина отвернулся и поспешил убраться прочь.
Мальчик хихикнул в капюшон.
Сет заставил себя вежливо улыбнуться индианке, которая проходила мимо, согнувшись под тяжестью пакетов с покупками.
— Прошу прощения, мэм.
— Да? — отозвалась женщина.
Она готова была улыбнуться, но вдруг насторожилась.
— Тут мальчик заблудился.
— Что?
— Мальчик, который стоит рядом, заблудился. Я хочу ему помочь.
— Вы заблудились? — переспросила она. — А куда вам надо?
— Нет, со мной все в порядке. Я говорю о ребенке. Вот об этом мальчике. Вы не знаете…
Женщина посмотрела в ту сторону, куда он указывал, после чего перевела на Сета взгляд, в котором сначала отразилось изумление, а затем испуг. Секунду помолчав, она произнесла:
— Пропустите меня. Я иду домой. У меня ничего нет.
Она торопливо пошла дальше.
Сет посмотрел на мальчишку и сглотнул комок в горле.
— Не может быть, — проговорил он и кинулся обратно к двери паба.
Лихорадочно заталкивая ключ в замок, Сет уронил продукты. Подняв пакет с супом и отбеливателем, он ввалился в дом и с грохотом захлопнул за собой дверь.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
«По временам мне кажется, будто я отмечена неким клеймом, и я докрасна тру кожу. Иначе как бы он смог всюду следовать за мной? Я не в силах смириться с предположением, что он умеет читать мои мысли и знает обо всех моих планах наперед. Неужели он выходит из дома каждый раз, когда выхожу я, терпеливо дожидаясь меня под дверью, словно какой-то злобный пес? Или же он постоянно находится рядом со мной в квартире, все время с того момента, когда мы видели его в последний раз? Я начинаю рассуждать как ты, дорогой мой».
Эйприл сидела на постели со вторым дневником, изучая новую порцию параноидальных фантазий и отчетов о неудавшихся поездках. Рассказы о том, как Лилиан и ее приятелей терроризирует некто, становились все более безумными. Их преследовало привидение человека, чьего имени бабушка так ни разу и не упомянула.
Когда Эйприл в час ночи разговаривала с матерью, она ни словом не обмолвилась ни о сумасшествии Лилиан, ни о дискомфорте, какой сама ощущала в ее квартире. И, к восторгу матери, она даже намекнула, что, возможно, вернется в Нью-Йорк в намеченный раньше срок. Эйприл повесила трубку и забралась под пуховое одеяло, захватив с собой чашку ромашкового чая с медом и пообещав себе, что только откроет третью тетрадку и сразу ляжет спать. Завтра в десять утра придет антиквар, в полдень явится аукционист, поэтому будильник заведен на половину девятого.
Но два часа спустя, погрузившись в чтение, Эйприл поняла, что заснуть в этой спальне она просто не в состоянии.
«Милый, последние две недели я пыталась выбраться отсюда через парки. Но и там все переменилось. Как будто одной болезни и приступов паники ему недостаточно, он теперь, как мне кажется, расставил часовых, чтобы не выпускать нас за установленные границы.
В понедельник я вышла из дома в пять, как только забрезжил свет, собираясь проверить, влияет ли как-нибудь время суток на успех моих попыток к бегству. Но я почувствовала тошноту уже на середине Конститьющн-Хилл. Решительно настроенная и пораженная тем, что прошла так мало и уже ощутила приступ болезни, я повернула на север, собираясь выйти через Грин-парк на Пикадилли. И как раз тогда я заметила женщину, которой не должно быть в парке. Не только в это время суток, но, честно говоря, и ни в какое другое время тоже.
Ее появление повергло меня в такой шок, что я не выходила из квартиры до утра воскресенья и просила портье покупать для меня продукты.
Даже после всего, что мне пришлось пережить, я до глубины души потрясена масштабом его влияния. Я до сих пор задаюсь вопросом, что именно видела, и до сих пор ежеминутно перехожу от полного отрицания к безоговорочному смирению, однако же, должна признать, эти новые видения означают изменение стратегии, к какой он прибегал до сих пор, чтобы держать нас в установленных границах.
Принимая во внимание свои расшатанные нервы, я была готова склониться к мысли, что та женщина в Грин-парке какая-то актриса. Возможно, где-то рядом снимают кино. Или же она принадлежит к числу странных молодых людей, помешанных на переодевании, о которых я читала в газетах. Однако же, исходя из внешности женщины, я отнесла бы ее ко временам королевы Виктории, а вовсе не к современным лондонцам, какими бы экстравагантными они ни были.
Подол ее черного платья подметал дорожку, а шляпка совершенно скрывала от взгляда лицо. И разве я бы смогла вообразить в таких подробностях траурные ленты на шляпе? Именно детали убедили меня, что эта безмолвная, неподвижная фигура существует в реальности. Однако же женщина казалась слишком высокой и неестественно худой в своем глухом платье, и я даже заподозрила, что передо мной какой-то шутник на ходулях, решивший попугать редких прохожих. Перед собой она толкала коляску. Старомодную громоздкую коляску с колесами как у телеги.
Я отвернулась и сделала вид, будто не замечаю ее, но, когда пошла дальше, женщина будто бы выдвинулась из завесы тумана у подножия дерева и стала приближаться к дорожке, которую мне требовалось пересечь, чтобы выйти на Пикадилли. И как бы я ни замедляла шаг, как бы ни ускоряла его, было очевидно, что мы обязательно встретимся на перекрестке.
Я резко свернула вправо, однако она не отставала, тогда я пошла прямо вперед, пытаясь избежать столкновения, которое, как я интуитивно понимала, не сулило мне ничего хорошего. К этому времени я уже начала спотыкаться, терять равновесие, потому что чувствовала себя совершенно разбитой. Волосы растрепались и упали на лицо, я была в ужасающем состоянии, но, милый, я все равно не оставляла попыток. Я действительно старалась.
Когда я дошла до дорожки, женщина уже поджидала всего в нескольких шагах. Она почти перешла на мою сторону, безмолвная, но явно намеренная, как я догадалась, поприветствовать меня. Я лишь взглянула на нее, но так и не смогла рассмотреть ничего под шляпкой. Конечно, голова у нее опущена, подумала я, но все-таки где же лицо? Единственное, что я успела увидеть, — кисти рук, сжимавшие ручку коляски. Дальше я не смогла сделать ни шагу.
Там были только кости. Коричневые, в пятнах, а вовсе не белые, какими обычно их представляют. И как раз в этот миг женщина наклонилась и протянула руки к коляске. Она сняла с купола черную вуаль и сунулась внутрь, причем кости громыхнули, как будто бы тонкие пальцы были унизаны деревянными кольцами. Этот звук показался мне еще страшнее самого зрелища. А при виде содержимого коляски я не сдержалась. Помню, я услышала собственный визг со стороны, словно кричал кто-то другой. Голос просто не был похож на мой.
