Алексей Атеев - Девятая жизнь нечисти
– Что скажете, уважаемые? – спросил раввин у собравшихся. Чувствовалось, что он сильно обескуражен словами диббука.
Похоже, и миньян был в растерянности.
– Он прав… – послышались неуверенные голоса.
– А если у тебя и вправду ничего не получится, как мы будем после этого ходить в синагогу? – спросил портной Лазарев. – Нет, лучше не рисковать. Пусть себе сидит в гойском теле, если ему так нравится.
«Эге, – подумал Хаим. – Дело-то плохо. Распропагандировал их проклятый Мошка».
– Однако есть один, скажем так, вариант, – неожиданно заявил диббук.
– Какой, интересно?! – воскликнул реб Зундл.
– Ты поженишь меня и Енту Беркович.
– Но как это возможно? – изумился раввин. – Живая не может выходить замуж за мертвеца.
– Почему за мертвеца? Перед тобой вполне нормальное, прекрасно функционирующее тело. К тому же состоящее в гражданском браке с вышеуказанной Ентой Беркович.
– Но я не могу поженить еврейку и гоя!
– А ты совершишь гиюр, примешь его в веру иудей– скую.
Собравшиеся удивленно загомонили.
– Послушай, раввин, – продолжил диббук, – если совершишь обряд, я оставлю тело этого гоя, потому что он будет уже не гой.
– Ты хитроумен, Моисей, – произнес реб Зундл. – Но то, что ты задумал, невозможно.
– Почему?
– Да хотя бы потому, что он не обрезан.
– Обрезание можно сделать… потом, а можно и не делать вовсе, ведь внутри его я, правоверный иудей. А он – всего лишь тело. Фактически ты поженишь меня и ее. Посоветуйся с миньяном.
– Что скажете, уважаемые? – обратился к собравшимся раввин.
– Все это в высшей степени необычно и странно, – заговорил от лица миньяна старик Лазарев. – Получается, что этот нечестивый диктует нам свои условия. Но не совершаем ли мы грех, слушая его? Хотя, с другой стороны, он, похоже, прав. Вот только я не понимаю, чего добивается диббук, поженив русского и еврейку.
– Солдат не будет уже человеком без веры, – отозвался диббук. – Его осенит благодать господа.
– Сомнительно все это, – скептически заметил Лазарев. – Не иначе как хитроумная уловка.
– Послушайте, уважаемые, – вступил в дискуссию Хаим, – давайте согласимся на его предложение. Ведь Соловей и моя дочь – все равно муж и жена. Теперь они станут семьей и перед богом. А мы избавимся от проклятого Мошки.
– Значит, дочь твоя согласна пойти с этим военным, как то бишь его фамилия? – спросил раввин.
– Соловей.
– … с Соловьем под свадебный балдахин?
– Ну если они расписались в загсе, какие могут быть разговоры?
– Ладно, есть еще одна закавыка. Тот Соловей, он сам хочет принять иудаизм?
– А спросите его? – пропищал диббук.
И тут же красный командир принял свой изначальный облик. Он перестал гримасничать, лицо его затвердело, на нем появились мужественные складки, взгляд стал осмысленным, губы раскрылись.
– Кончайте поскорее всю эту бодягу! – сурово заявил он.
– Что вы имеете в виду, любезнейший? – спросил реб Зундл.
– Я готов стать кем угодно, лишь бы эта нечисть убралась из меня подальше.
– Так вы слышали, о чем мы тут говорили?
– Слышал, еще как слышал! Только сказать ничего не мог. Задавил меня этот сопляк. Сила у него большая.
– Его собственная? – быстро спросил раввин.
– Вот уж не знаю… Это ваши разумения. Я в мистике ничего не понимаю. Только чую, за ним нечто огромное, темное и неизмеримо могущественное.
– Не иначе, царь нижнего мира Азриэль помогает ему! – загомонили евреи. – Ведь не зря этот Мошка изучал практическую каббалу.
– Хватит галдеть! – оборвал их Соловей. – Делайте что-нибудь… Изгоните этого диббука из меня.
– Хорошо, – сказал раввин. – Он хочет, чтобы ты принял иудаизм. Согласен ли?..
– Да хоть эфиопскую веру, лишь бы снова стать нормальным!
Реб Зундл в сомнении покачал головой.
– Нам нужно посоветоваться, – сказал он Хаиму. – Отправляйтесь пока домой, а через час приходите сюда и приведите с собой Енту.
И вновь начались споры, пересуды и сомнения. Больше всех кричал старик Лазарев.
– Это будет не настоящий гиюр, – говорил он. – Русский военный хочет стать иудеем только в силу обстоятельств, а вовсе не из благочестия. Он же сказал: ему все равно, какую веру принимать, лишь бы избавиться от напасти.
– Ну и что, – отвечали другие. – Прогоняя диббука, мы совершаем благо. Значит, и обращение этого русского в данном случае благо!
Точку в спорах поставил реб Зундл:
– Законоучители утверждают: принятие прозелита[14] в общину – лишь формальный долг. Мы не должны препятствовать человеку, независимо от того, какими побуждениями он руководствуется. Пускай произнесет формулу, и дело с концом. Разве лучше для всех нас, если диббук останется в теле русского? Его увезут в сумасшедший дом, и что будет дальше – никому не ведомо. А так мы убъем двух зайцев: отправим диббука туда, где ему и положено находиться, то есть в мир мертвых, и снимем проклятие с семейства Беркович.
Большинство поддержало здравую мысль раби, и только Лазарев продолжал возмущаться, вспомнив изречение: «Тяжелы прозелиты для Израиля – как короста». Однако и он, в конце концов, нехотя согласился.
Через час все снова собрались в доме раввина.
– Итак, – торжественно сказал реб Зундл, – мы приступаем к гиюру. Этот русский господин… э-э… товарищ… Николай Иванович Соловей захотел стать… э-э… иудеем. Ведь так, товарищ Соловей?
– Именно, – отозвался красный командир.
– Возникает вопрос: для чего?
– Чтобы жениться по всем правилам на Енте Беркович, – твердо произнес Соловей.
– Хороший ответ, – прокомментировал раввин. – Только нужно пояснить слова «по всем правилам». Иначе говоря, чтобы этот брак был освящен по закону Моисея и Израиля. Правильно, уважаемый?
– Ну, конечно, – не стал возражать Соловей.
– Итак, с целью разобрались. Теперь я вас спрашиваю, согласно обычаю: «…Разве ты не знаешь, что ныне народ Израиля пребывает в жалком состоянии, притесняем, изгнан и претерпевает постоянные страдания?», а вы должны на это ответить: «Мне это известно, и я недостоин этого». Повторите.
Соловей проговорил вторую часть формулы.
– Все! – с явным облегчением произнес раввин. – Теперь вы – наш.
По лицу красного командира пробежала судорога, которую можно было принять за гримасу отвращения. Однако причина оказалась в другом. Красного Соловья снова оттерли на задворки сознания, и на сцене вновь возник Моисей.
– Замечательно, – писклявым голосом с явной издевкой произнес диббук, про которого, казалось, все забыли. – Теперь он – иудей, или, как выразился уважаемый раввин, – «наш». То есть ничто не мешает провести обряд бракосочетания по всем правилам. Так, реб Зундл?
