Александр Мазин - Слепой Орфей
– Вы – записываться?
За мной, нет не за – надо мной возникает длинное туловище Сермаля, а рядом, заполнив все свободное пространство каморки,– медвежья фигура Киры.
– Ам! – говорит Сермаль, и дама отшатывается.
– Валерий Борисович! – истошно кричит она.
Дверь за ее спиной тут же распахивается, и оттуда появляется загорелый, очень привлекательный мужчина с длинными пышными волосами цвета воронова крыла. Небольшая остроконечная бородка ему очень идет.
– Здравствуйте, друзья мои,– доброжелательно произносит он… И лицо его гаснет. Скорее всего потому, что где-то над моей головой его взгляд скрестился со взглядом Сермаля.
Я осторожно (от греха подальше) теснюсь в сторонку. Сермаль вплотную подходит к столу. Кира тоже. Теперь я вижу главным образом их спины.
– Значит, дипломированный специалист? – рокочет Кира.
– Да.– Приятный баритон специалиста слегка дрожит.
– А вот мы тебя сейчас – ам! – и скушаем! – ухает Сермаль.
– Вместе с дипломом! – подхватывает Кирилл.
– И с психической неуязвимостью! – добавляет Сермаль.
Становится тихо. Слышно только сдавленное посапывание засушенной дамочки.
Мне жутко интересно. Я протискиваю голову между стеной и локтем Киры и вижу, что элегантный специалист Валерий Борисович ничуть не испуган, а, сдвинув брови, в упор смотрит на закаменевшего лицом Сермаля. Пауза длится почти минуту…
Неожиданно Сермаль быстрым движением цапает Валерия Борисовича за холеную бородку. Тот отшатывается, но недостаточно быстро. Дама визжит. Специалист пытается высвободиться, не роняя достоинства. Но очень трудно оставаться уверенным и элегантным, когда тебя немилосердно дерут за бороду.
– Кайся, негодный! – возглашает Сермаль.
Валерий Борисович пытается дотянуться до обидчика, но его руки в полтора раза короче Сермалевых клешней. Бородка трещит. Кира сатанински хохочет. Сермаль вещает церковным дьяконом. Дама, издав последний сиплый взвизг, оседает на пол. Бумаги со стола осыпают ее шуршащим листопадом.
Наконец Сермаль разжимает пальцы. Несчастный Валерий Борисович судорожно пытается привести себя в порядок, но дух его сломлен. Жаль. Такой интересный мужчина.
– Что вам от меня нужно?
– Не надо врать! – произносит Кира с булгаковскими интонациями.
Я с мистическим трепетом оглядываю Сермаля. Нет, на Воланда он не похож. По крайней мере в моем представлении.
– Вон из города! – гремит Кира.
– Вы пожалеете,– сдавленным голосом говорит Валерий Борисович.
– Срок тебе – три дня! – вещает Сермаль.
– Но…
– Три дня! – Рык Кирилла сотрясает стены и возвращает в беспамятство очухавшуюся было дамочку.
– Не то… – Сермаль с силой проводит ладонью по лицу.
Лично я не вижу на его костистой физиономии никаких перемен, но цыганские глаза Валерия Борисовича округляются почти до невозможности, отвисшая челюсть при этом судорожно подергивается.
На этой немой сцене наш визит завершается.
Поднимаемся наверх. В машине мужики опять начинают ржать. Делают паузу, чтобы отдышаться и опять гогочут.
– И зачем все это? – спрашиваю я минуту спустя.
– Это, Мариночка, демонстрация,– добродушно поясняет Сермаль.– Вам ведь не было скучно, правда?
– Я в демонстрациях не нуждаюсь! – сердито заявляю я.
– А при чем тут ты? – ухмыляется Кира, но Сермаль его иронию не поддерживает.
– Поверьте, Мариночка, все, что мы делаем,– необходимо.
– И без всего можно обойтись,– басит Кирилл сзади.
– Поэтому оно и необходимо,– невозмутимо подхватывает Сермаль.
– Вы надо мной смеетесь! – обиженно говорю я.
– Ни в коем случае! – отказывается Сермаль и смеется.
Я наконец понимаю, чем от него пахнет. Водой. Только не водопроводной, а озерной. Или речной.
– Поехали? – спрашивает Сермаль.
И мы едем.
Полчаса колешу наобум по Ваське. Мне нравится. В конце концов, я и машину у Ленки взяла, чтобы покататься. Мужики молчат. Кира – тихо, как мышка. Мышка размером с медведя. Сермаль молчит деятельно: шебурша ногами, вертя головой. Весь он угловатый и голенастый, как паук. Паук в коробке. Пауков я люблю. У меня в ванной их три. Раза два в год я их отлавливаю. Когда морю тараканов. Потом выпускаю.
– Здесь,– говорит Сермаль, и я послушно торможу.
Парадный подъезд. Темные тяжелые двери, мозаичные полы. На лестнице – огромные, от пола до потолка, окна. Кое-где – остатки витражей. Взбираемся по пологим ступенькам на шестой этаж. На низком широком подоконнике – консервная банка с окурками. За окном – ржавая крыша. За крышей – Нева.
Пока я гляжу в окно, Сермаль и Кирилл топчутся у единственной двери, о чем-то спорят вполголоса. По обе стороны двери – разноцветная россыпь звонков. Половина – безымянные. Сермаль смеется и трижды нажимает на одну из кнопок. Без подписи. Несколько минут – ничего. Затем – шаркающие шаги. Дверь открывается, на пороге – ветхая петербургская бабулька. Удивлена. Изучающе оглядывает нас. Мужчины ей нравятся, я – не очень.
– Прошу прощения,– вежливо произносит Сермаль.– Дома ли Виктор? Нам бы хотелось его увидеть.
– Дома,– отвечает бабулька, хотя в голосе – некоторая неуверенность.
– В таком случае, если вас не затруднит, не проводите ли вы нас к нему?
– Отчего же,– отвечает бабулька,– провожу.
Она улыбается Сермалю – я вдруг вижу, какой она была в молодости. И немножко завидую.
Сермаль церемонно кланяется, и мы следуем просторным многоколенчатым коридором между медных и цинковых тазов, велосипедов и лыж. Двери, двери, двери…
Старушка останавливается у той, на которой висит краденый автобусный номер «7».
Артритный пальчик негромко стучит по жестяной пластинке.
Никакого результата.
– У Вити вчера друзья были,– будто извиняясь, говорит бабулька.– Выпивали. Не знаю, впустит ли…
– Впустит,– уверенно произносит Сермаль.– Огромнейшее вам спасибо.
Бабулька удаляется, Сермаль стучит. Энергично. На сей раз с той стороны – ворошение. Затем хриплый женский голос популярно объясняет, куда нам следует идти и каким извращениям предаться.
Сермаль задумывается ненадолго, затем делает знак Кире. Кира кладет ладони на дверь, совершает некое волнообразное движение, и дверь, издав металлический хруст, распахивается.
Перед нами – просторная комната. Метров сорок, не меньше. Засранная донельзя. Окурки, битое стекло, шматье на полу. Мебели – минимум. Окна – настежь. Под окнами – матрац. Без белья, кое-как прикрытый какими-то тряпками. Ощутимо пахнет травой.
На матраце сидит голая деваха, взлохмаченная и мутноглазая. Рядом, почему-то не на матраце, а около него, завернувшись с головой в зимнее пальто, спит мужчина. Что мужчина, я определяю по грязным, торчащим наружу пяткам. Пока я осматриваюсь, женщина грозно встает во весь рост. Фигура у нее отличная и на фоне солнечного окна смотрится замечательно. Я бы ее сфотографировала, пожалуй. При других обстоятельствах. Деваха медленно набирает в грудь воздух… но прежде, чем успевает что-то сказать, Сермаль делает шаг вперед и выбрасывает руку:
