Лорел Гамильтон - Нарцисс в цепях
— У тебя рука болит, — сказал он.
Каждое подергивание мышцы посылало по руке резкие импульсы боли.
— От когтей такое бывает.
— Я могу ее успокоить.
Я закатила глаза:
— Наверняка ты это говоришь всем девушкам.
Он не смутился:
— Я же тебе сказал, я Нимир-Радж. Я умею взывать к плоти.
Наверное, недоумение выразилось у меня на лице отчетливо, потому что он объяснил:
— Излечиваю раны прикосновением.
Я смотрела на него, ничего не говоря.
— Что может тебя убедить, что я говорю правду? — спросил он.
— Как насчет представить поручителя, которого я знаю?
— Легко, — ответил он, и тут же открылась дверь. Еще один незнакомец. Мужчина ростом футов в шесть, широкоплечий, мускулистый, пропорционально сложенный, а поскольку он был голый, не оставалось сомнений, что он во всем пропорционален. У этого хотя бы не было эрекции. Приятное разнообразие. И бледнокожий, первый не загорелый, которого я здесь увидела. Блондинистые волосы, щедро сдобренные сединой, спадали на плечи. У него были седые усы и вандейковская бородка. Волосы подсказывали, что ему за пятьдесят, наверное. Но все остальное не говорило ни о старости, ни о слабости. Скорее он выглядел как наемник, способный вырезать тебе сердце и отнести кому-то в коробочке ради премии. Рваный шрам рассекал пополам грудь и живот, описывая резкий полумесяц возле пупка и уходя к паху. Шрам белый, судя по виду, старый. Либо он получил его до того, как стал оборотнем, либо... либо не знаю. У оборотней бывают шрамы, но редко. Обычно надо как-то очень неправильно лечить рану, чтобы получился такой рубец.
— Я его не знаю, — сказала я.
— Анита Блейк, позволь представить тебе Мерля.
Только после этого глаза Мерля глянули на меня. Они были человеческими с, виду, светло-серыми. Но почти тут же их взгляд вернулся к лицу Нимир-Раджа их владельца — так послушный пес следит за лицом хозяина.
— Здравствуй, Мерль.
Он кивнул в ответ.
— Впусти сюда ее людей.
Мерль переступил с ноги на ногу, и я поняла, что он этого делать не хочет.
— Кого-то, не всех?
Мика глянул на меня.
— А почему не всех? — спросила я.
Мерль повернулся ко мне, и от взгляда его серых глаз мне захотелось съежиться. Они смотрели так, будто видели меня насквозь и читали все, что во мне творилось. Я знала, что это не так, но взгляд хороший. Я смогла заставить себя не моргнуть.
— Скажи ей, — велел Мика.
— Слишком много народу в слишком малом помещении. Я в толпе чужих не могу гарантировать безопасность Мики.
— Значит, ты его Сколль? — спросила я.
Он скривился — в гримасе отвращения, как мне показалось.
— Мы не волки, и мы не пользуемся их словами.
— Прекрасно. Насколько мне известно, у леопардов соответствующего слова нет, но тем не менее ты главный телохранитель Мики?
Он посмотрел пристально и слегка кивнул.
— И ты действительно считаешь, что мои люди представляют для него опасность?
— Моя работа — предвидеть любую опасность.
В его словах был смысл.
— Ладно. Сколько их ты готов впустить, чтобы не тревожиться?
Он моргнул. Этот острый взгляд на миг скользнул в сторону, в глазах мелькнуло недоумение.
— Ты не станешь об этом спорить?
— А зачем?
— Почти всякий альфа стал бы спорить, чтобы не показаться слабым.
Я не могла не улыбнуться:
— Ну, не настолько уж я в себе не уверена.
Тут уж улыбнулся он:
— Да, те, кто старается нахватать побольше власти, часто бывают не уверены в себе.
— Согласуется с моим опытом, — поддержала я.
Он снова кивнул с задумчивым лицом:
— Двоих.
— Отлично.
— Ты хотела бы сама решить, кто это будет?
Я пожала плечами:
— Черри, а второй — кто угодно.
Черри я назвала, потому что она даст мне наилучшее описание событий. Очень ясная голова у девушки, хотя она не тот друг, которому доверишь прикрывать себе спину в драке. Однако сейчас мне нужна была информация, а не боевые искусства.
Мерль слегка мне поклонился, потом глянул на Мику, все еще стоящего возле кровати. Мика махнул ему рукой. Высокий телохранитель открыл дверь и что-то сказал негромко. Первой вошла Черри. Она была высокой, стройной, с грудями прекрасной формы, от которых взгляд переходил к очень длинной талии, изгибу бедер — и свидетельству, что она натуральная блондинка. Здесь что, никто сегодня одежды не носит?
Честно говоря, приятно было увидеть другую женщину. В обычной ситуации я не возражала бы быть единственной, так часто бывает, когда я работаю с полицией, но когда все голые, мне почему-то легче, когда есть еще кто-то без члена.
Она улыбнулась мне, и облегчение так и сквозило в ее глазах, в лице, настолько, что даже как-то неловко стало. Она меня обняла, и я не возразила, но отстранилась первой. Она потрогала мое лицо, будто не веря своим глазам.
— Как ты себя чувствуешь?
Я пожала плечами, и от этого простого движения мышцы левой руки свело так, что пришлось ее придержать, чтобы не прыгала. Сквозь боль, слегка скрипя зубами, я сказала:
— Руки беспокоят, а остальное все о'кей.
Черри тронула больную руку, провела ладонью по рукаву.
— Мышцы сводит от быстрого излечения. Через несколько дней все будет нормально.
— То есть мне еще несколько дней рукой не пользоваться?
— Время от времени тебя будут мучить спазмы. Может помочь массаж, горячие компрессы.
Я говорила, что Черри работает медсестрой, когда не покрывается шерстью?
— Я могу вылечить тебе руку сегодня же, — сказал Мика.
— Как? — спросили мы обе одновременно.
— Я умею взывать к плоти.
Выражение лица Черри сказало мне, что она знает, о чем речь, и это на нее произвело впечатление. Но через секунду у нее на лице выразилось подозрение и сомнение. Моя школа. Хотя, если правду сказать, Черри пришлось хлебнуть в жизни лиха до того, как мы с ней познакомились, и она из своего опыта вынесла повышенную подозрительность. Так что моей заслуги здесь нет.
Я пыталась вспомнить, что значит «взывать к плоти», когда появился Натэниел. Последний раз, когда я его видела, он был весь истыкан ножами и мечами, и плоть заросла вокруг стали. Сейчас он был абсолютно здоров — даже без шрамов.
Наверное, на моем лице отразилось не только удивление, но и радость, потому что он радостно заулыбался при виде меня. Он еще повертелся, чтобы показать, что зажили раны и спереди, и сзади. Я тронула грудь, откуда сама вытащила одно лезвие.
— Я знаю, что у вас, ребята, заживает почти все, но никак не могу к этому привыкнуть.
— В конце концов привыкнешь, — сказал Мерль.
Что-то в его голосе заставило меня обернуться.
