Сергей Арно - Квадрат для покойников
– Ну что, Афанасий, соскучился?.. – бормотал Казимир Платоныч, любовно похлопывая его по волосатым ногам.
– Вы знаете… – пробормотал я, обходя каталку, с интересом оглядывая покойника со всех сторон. – Вы знаете, он на одного человека похож… Вернее, не на человека… Как вам сказать, ну, словом, на героя романа…
– Ну, это может быть. Но если честно сказать, главный мой покойник впереди. Я его сплю и вижу, – сказал Казимир Платоныч и мечтательно возвел глаза к люстре. – Но, хватит болтать! К делу!! – вдруг заорал он и сверкнул на меня страшными своими глазищами. – Бери за ноги.
– Кого? – не понял я.
– Ну кого-кого? Не меня же – Афанасия, конечно. Быстро!!
Повинуясь его властному окрику, но еще более леденящему душу взгляду, я торопливо схватил Афанасия за холодные конечности. Эсстерлис взял его за руки.
– Ну, теперь давай встряхнем его хорошенько три раза. Понял? Три раза! Как одеяло вытряхиваешь.
На счет "три" мы встряхнули безжизненное тело и опустили обратно на каталку.
– Это чтобы из него видения вытряхнуть, – пояснил Эсстерлис. – Сейчас Леночка ему концертик устроила… – Казимир Платоныч стал массировать руки Собирателя, начиная от пальцев вверх. – Только для этого ее и держу в квартире. Исключительно для мужчин ритуальный танец. Пробуждает физические желания. В таком состоянии безжизненном, сам понимаешь, любое желание на вес золота. Опять же, мухи… – не переставая массировать руки Афанасия, Казимир Платоныч продолжал говорить, иногда бросая взгляды в мою сторону. Я же, стоя с другой стороны каталки, периодически сгонял с останков нахальных мух, наблюдая за действиями Эсстерлиса с любопытством. – Мне потом оживленные рассказывали, какое они удовольствие получали от концерта Леночкиного… Вот и Афанасий сегодня удостоился. Для него уже второй раз, в тот раз тоже… Кстати, я ведь, наверное, не сказал, что он у меня вторично. Вчера его уже оживлял. Целую ночь над ним старался. Вижу, должен ожить. Ан, не тут-то было. Трудился до седьмого пота – не оживает ни в какую. Ну, думаю, ошибочка вышла. Харон его обратно снес. Харон – это я карлика так в шутку зову. Вообще-то у него фамилия такая – Херонов, а зовут Захарий, а я его по-свойски – Харон. Так вот, унес он Афанасия утром обратно в морг, Афанасий там часа три провалялся, а потом, представь, сбежал и черт-те где слонялся до вечера. Херонова за ним вызывали, он его из постели чьей-то вытаскивал. Должно быть, массаж мой до него дошел как до жирафа, а потом, видно, что-то в организме отказало и снова умер…
– А не может так быть, что его опять умертвил тот же, кто и в первый раз? Как свидетеля? – спросил я.
– Это навряд ли… Хотя, кто его знает. На свете чего только не приключается. Подержи-ка руку. Да нет, ты ее не опускай. Вот так. Держи.
Я держал отмассированную руку Афанасия, вытянув вверх, как велел Эсстерлис. Тем временем он принялся массажировать другую руку. Делал он массаж тщательно, добросовестно.
– О!! – воскликнул Казимир Платоныч, бросив массажировать. – Примочки! Вечно припарки да примочки ставить забываю.
Он подошел к заваленному грязной посудой столу, взял чайник, помочил из него носовой платок и, подойдя к Афанасию, положил примочку ему на лоб.
– Мертвому припарки – первое дело.
Он снова принялся за массаж.
– Неужели таким массажем оживить кого-нибудь можно?
– Оживить, конечно, ни в какую нельзя; я же его и не оживляю. Как таким массажем оживить можно, сам подумай.
– Как не оживляете?! – воскликнул я. – Вы же говорили, что оживлять его будете!
– Я?!
– Да, говорили, говорили! Чего же я тогда руку эту…
– Держать!! Держать!! – вдруг яростно закричал Эсстерлис, увидев, что я начал опускать холодную руку мертвеца.
Испугавшись окрика, я повиновался и опять вытянул простывшую руку, как при голосовании.
– Чудак ты, прямо сказать, – успокоившись, Эсстерлис продолжил массаж. – Зачем же его оживлять, когда он и так живой.
– Что?!! – я выронил руку и отступил от каталки.
– Держать!! – Эсстерлис так жутко посмотрел на меня, что я опять подскочил и поспешно схватил обвисшую к полу руку. – Держать… – уже спокойнее повторил Эсстерлис. – Чего же здесь страшного, что живой, не искусает ведь тебя. Я с ним еще до Леночкиного концерта сеанс оживления провел, а сейчас так – ткани разминаю, этому массажу на курсах трехмесячных обучился. Так что Афанасия оживлять не будем, он и без того живой уже, почти.
– А что же он тогда никаких признаков?.. – пробормотал я, внимательно приглядываясь к Афанасию, безнадзорный простор тела которого опять освоили нахальные мухи.
Пользуясь моей занятостью и тем, что хозяин ожил пока не полностью, они спаривались где попало и все ползали взад-вперед, ползали, ползали… Эх, мухобойку бы сюда! Я держал руку из последних сил, она казалась очень тяжелой.
– Думаешь, сделал сеанс оживления – он тут же вскочил и побежал. А вот и нет. Тут время, терпение… А ты руку-то чего держишь, положи, чего зря держать…
Я с удовольствием опустил руку и облегченно вздохнул.
– Ты, если устал, приляг. Вон лежачих мест у меня, аж пять штук, – он кивнул на порожние каталки. – Пользуйся, пока не занято.
– Да нет, я не устал, – соврал я, взглянув на каталки.
Неприятно мне было ложиться на них после покойников, пусть даже оживленных.
– Ну смотри, у меня спать больше негде. Бди тогда. Вообще-то его не Афанасием зовут. Это я каждому покойнику имя новое даю, покрасивее. А после он уже с двумя именами… Бери-ка Афанасия за ноги. Встряхнем на счет три. Ра-аз, дв-ва, три. Еще раз. Ра-аз, дв-ва, три!.. Хватит. Не знаю, чтобы делал без Херонова. Хороший мужик. Он и покойников определять научился… А носит их… Ха-ха-ха… Заглядение! Ра-аз, на плечо закинул и пошел. Подержи-ка ноги ему. Выше, выше! Во! Так постой… А старуха Марфа Семеновна, что в каске по карнизу ходит… разбойников везде выискивает. Она у нас санитар двора, вроде охранницы… Постоянно в лунатическом состоянии. Еще вот с мухами тоже проблема. Разлетаются, гады. Только на помойке наловлю, через день-два смотрю – уже совсем их мало. Они ползаньем по телу оживляемого большую мне пользу наносят. Где их взять – черт знает! Пробовал мясо несвежее в комнате оставлять. Так воняет! Что, тяжело держать? Так, опусти. Зря-то что надрываться…
От поддержки рук-ног полуживого Афанасия я умотался окончательно и уже не обращал внимания даже на мух. Кроме того, давала себя знать бессонная ночь. За окнами было светло. Давно настало утро. Я приглядывался к Афанасию, желая увидеть хоть малейшее присутствие жизни в его теле, но не видел. Я слушал Казимира Платоныча машинально и уже воспринимал не все. А он говорил, говорил, говорил…
