Ли Майерс - BRONZA
– Пока, да… Шибан заботятся о нем…
– Ши… Бан? Почему ты зовешь их так? Это как-то странно…
Его не удостоили ответом.
«Подумаешь…» – обиделся виконт. Вздохнув, подставил лицо солнечному теплу. Подувший легкий бриз растрепал его заметно отросшие волосы, прохладой погладил кожу. Небо было чистым, ни облачка. Ярко-голубое, нет, бирюзовое. У него вдруг закружилась голова. И чудовище подхватило его. Сильно и вместе с тем бережно.
Он прижался лбом к его плечу, замер. Почему-то было хорошо стоять вот так, слушать стук его сердца, ощущать тепло, исходящее от него. Хотелось расплакаться или пожаловаться на что-нибудь, как маленькому. Он уже не понимал, что с ним происходит. Даже рядом с многомудрым Монсеньором, а тому было далеко за сорок, виконт никогда не чувствовал себя таким беспомощным младенцем. Ему больше не казалось, что чудовище подросло. Оно действительно было выше – на целую голову, и не только в смысле роста.
– Где мы? – спросил виконт, отстраняясь.
Военный фрегат под английским флагом стоял на рейде в гавани. От него одна за другой отчаливали шлюпки с командой. Вдалеке виднелся город. Белый, он сверкал золотыми куполами. Мечети, розовые дворцы. Это был не европейский город.
– Мы на Гибралтаре. А там Танжер – вместилище порока и один из крупнейших рынков рабов, – ответил герцог, снова обнимая брата.
– Что? – попытался оттолкнуть его виконт. С таким же успехом он мог попытаться оттолкнуть мачту.
– Не волнуйся, я пока не решил, продавать тебя или нет! – пошутило чудовище. – Знаешь, пиратствовать оказалось не так увлекательно… – добавил затем герцог Клеманс капризным тоном избалованного ребенка. – Мы решили поиграть во что-нибудь другое. Правда, я пока еще не выбрал, кем мне стать… Может, арабским принцем… и развязать войну с Испанией? Или турецким султаном? Поставить под знамена правоверных… и залить кровью Европу! Вырезать христиан – всех, от мала до велика, и пусть над вечным городом распятого Бога гордо взойдет зеленый полумесяц Аллаха! – весело хмыкнув, он развернул виконта за плечи к белеющему в бухте городу. – Но что бы я ни выбрал, ты останешься моей самой любимой одалиской!
– Не сравнивай меня с женщиной! – сразу же сердито вскинулся виконт в очередной бесполезной попытке избавиться от его объятий.
– Я и не сравниваю. С твоим-то характером… Будь ты ею… я бы уже утопил тебя, бросив за борт в мешке, полном кошек! Правда миленькая казнь… для тех, кто забывает следить за своим языком? – вкрадчиво подытожило чудовище, напомнив, кто здесь главный.
Виконт насупился.
– И сколько же времени мы шли сюда? – спросил он, вдруг похолодев от закравшегося в душу подозрения.
– А это имеет значение? – пожал плечами герцог Клеманс. – Или ты хочешь знать не о времени, а о способе? Думаешь, я вот так сразу, только за блеск сапфиров в твоих глазах, поведаю тебе все свои секреты? Не будьте наивным, mon ami!
Ничего не понимая в глубокомысленной эклектике разговора, виконт совсем запутался – о чем, собственно, идет речь. «Да и черт с тобой!» – обиделся он снова. Посмотрел на город, на корабли в порту и обиделся еще сильнее. «Как можно было довериться этой лживой английской скотине…»– Но это подло! Притащить меня сюда! Ты обещал высадить нас в Кале! Ты нарушил слово! Это низко и недостойно благородного человека! – загорячился он.
– Ну вот, опять ты со своей глупостью! Если, шевалье, вы всегда держите свое слово – это совсем не означает, что и остальные должны следовать вашему примеру!
Его снисходительно похлопали пониже спины, и виконт крутанулся, как ужаленный.
– С меня хватит! Я позову Монсеньора!
– Он не услышит!
– Почему это?
– Потому это… – передразнило чудовище, ласково заглянув в обиженно-сердитое лицо брата, – что мы с ним тоже заключили сделку! Монсеньор будет притворяться тремя обезьянками, которые что-то там не хотят делать… А взамен я оставляю тебе жизнь. И в виду имелась не жизнь тела, что ты сейчас носишь… Надеюсь, это понятно? – вглядевшись вдаль, герцог Клеманс сделал многозначительную паузу. – Никто не придет тебе на помощь… Никто не заступится за тебя… Видимо, для них всех… есть что-то более ценное, чем твоя свобода…
– И когда же все закончится? – задал виконт по сути своей глупый вопрос. Ответ был очевиден. Стоило заглянуть в насмешливые глаза чудовища.
– Когда надоешь!
«Понятно…» – насупившись совсем по-детски, виконт отвернулся. Герцог Клеманс притянул его, обиженного, к себе.
– Если задумал лежать бесчувственным поленом… – пощекотал ему дыханием шею. – Забудь! Отдам Ши на воспитание! – пригрозил он с лукавой усмешкой и тут же расхохотался. Потому что, при упоминании о миньонах, виконт стыдливо вспыхнул до самых корней волос и, нервно дернувшись, оглянулся. Словно эти твари уже стояли у него за спиной.
– Сам виноват!
– Я?
– Твои сладкие стоны… Они заставили меня продлить твой плен…
– Неправда!
– Неправда?
Его слегка куснули за ухо. Совсем не больно. Но вдоль позвоночника пробежала дрожь, а непонятная слабость в коленях заставила виконта ухватиться за парчу на груди чудовища.
– Вот видишь, я еще ничего не сделал, а ты уже падаешь в мои объятия… – прошептали ему на ухо.
– И вовсе я никуда не падаю! – горячо запротестовал виконт.
– Как мило… Выражение смущения на твоем лице… У меня закипает кровь! Может, вернемся обратно в каюту? И ты в который раз докажешь мне свою ложь!
И загадочные, влекущие глаза чудовища оказались совсем близко, и манящий, бархатный шепот у самого уха. И отравивший кровь ядом желания поцелуй. Острый как клинок, всаженный в сердце по самую рукоять. И тягучая, будто патока, сладость там, внизу живота, и желание избавиться от этой невыносимо сладкой, заставляющей его содрогаться, муки. Его тело отзывалось на звук этого голоса, на прикосновения этих пальцев.
– Отпусти меня… – заскулил он.
– Что такое? Твое тело уже предало тебя?
– Скотина! Не будь такой сволочью… Я больше не выдержу!
Прижавшись к нему, виконт обхватил его руками за шею, отдавая всего себя этим ласковым, скользящим по его лихорадочно горящей коже прохладным ладоням. Чтобы потом, когда прервется дыхание и остановится сердце, выгнуться, запрокинув голову, и закричать. Освобождаясь от сжигающего тело огня. Пронзающего раскаленными иглами. Причиняющего боль. А после, цепляясь за его одежды, сползти в изнеможении к ногам чудовища. И чудовище подхватит его на руки и отнесет в кровать, поцелует нежно, лишь коснувшись теплыми губами, и он забудется сном.
Но во сне оно вернется к нему, чтобы истязать дальше. Жуткое, страшное, омерзительное до оцепенения – оно уставится на него своим неподвижным, сосущим его жизнь взглядом. Протянет к нему свои уродливые, когтистые лапы. Произнесет те самые лживые слова. Своим грязным, липким языком коснется его кожи, и он захлебнется ужасом, теряя рассудок…
