Клайв Баркер - Искусство
Кто такой Ховард Катц? Ответ «я» больше его не устраивал. Он был просто машиной. Он хотел знать больше.
Первой этот вопрос задала Венди — в долгий вечер споров, закончившийся тем, что она от него ушла.
– Ты мне нравишься, Хови, — сказала она — Но я не могу любить тебя. И знаешь, почему? Потому что я не знаю, кто ты.
– Сказать, кто я? — ответил Хови. — Человек с дырой в Душе.
– Довольно странное определение.
– Довольно странное ощущение.
Это было странно, но это было правдой. У других были разные способы ощущать себя людьми: честолюбие, убеждения, вера. Ему досталась лишь жалкая неопределенность. Те, кому он нравился — Венди, Ричи, Лем, — относились к нему терпеливо. Они ждали, пока он, заикаясь и запинаясь, выскажет свое мнение, и даже пытались найти смысл в его словах. («Ах ты, святая простота», — сказал как-то ему Лем, и Хови до сих пор это помнил.) Но для прочих он был Катц-недотепа Открыто ему этого не высказывали — никто не рисковал меряться с ним силой. Но он знал, что за его спиной люди так говорят. Каждый раз все сводилось к одному: Кати — неполноценный.
Разрыв с Венди стал последней каплей. Остаток недели он размышлял, никому не показываясь на глаза. Решение пришло неожиданно. Если есть место на земле, где он мог что-то узнать и понять о себе, то это родной город.
Он раздвинул шторы. За окном все сияло, и в воздухе носились приятные запахи. Он не мог понять, зачем матери понадобилось менять это райское место на Чикаго с его зимними ветрами и летней духотой. Теперь, когда мать умерла (неожиданно, во сне), ему предстояло самому разрешить эту загадку и постараться заполнить ту пустоту, что он всегда ощущал в себе.
Когда она подошла к выходу, мать позвала из своей комнаты, как всегда безошибочно рассчитав время:
– Джо-Бет? Ты здесь?
Знакомые тревожные нотки в голосе: любите меня сейчас, потому что завтра меня может не быть. Завтра… или через час.
– Дорогая, ты еще здесь?
– Ты же знаешь, что да, мама.
– Можно тебя на минутку?
– Я опаздываю на работу.
– Только на минутку. Пожалуйста! Минутка тебя не задержит.
– Иду-иду. Не расстраивайся.
Джо-Бет направилась по лестнице наверх. Сколько раз в лень она поднималась по ней? Вся ее жизнь прошла в беготне по этим ступеням, вверх и вниз, вниз и вверх.
– Что, мама?
Джойс Макгуайр лежала на софе рядом с открытым окном в своей обычной позе, откинувшись на подушки. Она не выглядела больной, но она вечно болела. Врачи приходили, осматривали ее, получали гонорар за визит и уходили, недоуменно пожимая плечами. Они говорили, что физически Джойс здорова. Слушали сердце, легкие, осматривали позвоночник — все было в порядке. Но она хотела услышать другое. Когда-то она знала девушку, которая сошла с ума, попала в больницу и больше никогда не поправилась. Поэтому Джойс больше всего на свете боялась безумия. Она боялась даже произносить это слово.
– Не попросишь ли ты пастора позвонить мне? — попросила Джойс. — Может, он зайдет вечером.
– Он очень занятой человек, мама.
– Не для меня, — возразила Джойс.
Ей было тридцать девять, но она вела себя так, будто была вдвое старше. Она поднимала голову от подушки с такой осторожностью, словно каждый дюйм был для нее победой над гравитацией. Ее руки и веки подрагивали, а в голосе слышалась постоянная тревога. Она напоминала киношного чахоточного больного, и никакая медицина не могла убедить ее отказаться от этой роли. В соответствии с этой ролью она одевалась в больничные пастельные тона, отрастила длинные черные волосы и не думала делать прическу или хотя бы закалывать их. Она не пользовалась косметикой, что еще более усиливало впечатление, будто эта женщина балансирует на грани жизни и смерти. Джо-Бет теперь даже радовалась, что мать не появляется на людях. Ее вид вызвал бы толки. Но все это приковывало Джо-Бет к дому, где она должна была носиться вверх-вниз по лестнице. Вверх-вниз, вверх-вниз.
Когда раздражение Джо-Бет достигало, как сейчас, предела, она убеждала себя, что у матери есть причины для подобного поведения. В таком консервативном городе, как Гроув, незамужней женщине нелегко одной воспитывать детей. Она заработала свой недуг, выслушивая всю жизнь порицания и осуждение.
– Я попрошу пастора Джона тебе позвонить. А теперь, мам, мне пора.
– Знаю, дорогая, знаю.
Джо-Бет повернулась к двери, но Джойс снова ее окликнула.
– Не поцелуешь меня? — сказала она.
– Мама…
– Ты никогда не отказывалась поцеловать меня.
Джо-Бет покорно вернулась к кровати и поцеловала мать в щеку.
– Будь осторожна, — сказала Джойс.
– Хорошо.
– Не люблю, когда ты работаешь допоздна.
– Здесь не Нью-Йорк, мам.
Глаза Джойс метнулись к окну, словно она хотела убедиться в этом.
– Неважно, — сказала Джойс, и ее голос окреп: — Сейчас в мире нет безопасных мест.
Знакомые речи. Джо-Бет с детства слышала нечто подобное в разных вариантах. Молл, мир — это долина смерти, полная неведомого зла. Поэтому мама и любила общаться с пастором Джоном. Они оба считали, что дьявол гуляет по земле, а также непосредственно по улицам Паломо-Гроува.
– Увидимся утром, — сказала Джо-Бет.
– Я люблю тебя, дорогая.
– Я тоже тебя люблю, мама.
Джо-Бет закрыла дверь и направилась вниз.
– Спит?
Внизу стоял Томми-Рэй.
– Нет.
– Черт!
– Тебе нужно зайти к ней.
– Знаю, что нужно. Только неохота получать нагоняй за среду.
– Когда ты напился? Она говорила, будто ты перебрал.
– А ты как думала! Если бы мы жили как нормальные люди, у которых дома имеется алкоголь, такого не случилось бы.
– Так это она виновата, что ты напился?
– Ты тоже будешь меня доставать? Черт! Все только и делают, что мораль читают.
Джо-Бет улыбнулась и обняла брата за плечи.
– Нет, Томми. Тебя все любят, и ты это знаешь.
– И ты?
– И я.
Сестра легко чмокнула его и подошла к зеркалу взглянуть, как она выглядит.
– Картинка, — сказал он, подойдя ближе. — Что ты, что я.
– Твое самомнение становится все невыносимее.
– Потому ты меня и любишь, — сказал он. — Интересно, ты похожа на меня или я на тебя?
– Никто ни на кого не похож.
– Ты когда-нибудь видела два настолько похожих лица? Она улыбнулась. Сходство между ними было и впрямь потрясающим. Оба они, Джо-Бет и Томми-Рэй, были легкие и хрупкие, и оба восхищались друг другом. Джо-Бет больше всего на свете любила гулять под руку с братом. Она знала, что лучшего спутника не пожелает себе ни одна девушка и что брат чувствует то же самое. Даже на набережной Венеция, где хватало красоток и красавцев, все оборачивались им вслед.
