Йон Линдквист - Впусти меня
– Они, наверное, очень худые!
Оба прыснули. Оскар с Эли вошли в круг света, падавшего из окна киоска. Эли демонстративно закатила глаза, указывая на владельца палатки, стоявшего внутри и смотревшего маленький телевизор:
– Это он? – (Оскар кивнул.) – Вылитая обезьяна!
Приложив ладонь к уху Эли, Оскар шепнул:
– Он пять лет назад сбежал из зоопарка. До сих пор ищут.
Эли прыснула и приложила ладонь к уху Оскара. Ее теплое дыхание заструилось в его голове.
– Нет, не ищут! Они просто его здесь заперли!
Взглянув на продавца, они расхохотались, представляя его обезьяной в клетке, набитой сладостями. Услышав их смех, продавец повернулся к ним и нахмурил мохнатые брови, что лишь увеличило сходство с гориллой. Оскар и Эли захохотали так, что чуть не упали, закрывая рты руками и изо всех сил стараясь сохранить видимость приличия.
Палаточник наклонился к ним:
– Что-нибудь будете?
Эли тут же сделала серьезную мину, отняла руки от губ, подошла к окошку и ответила:
– Банан, пожалуйста.
Оскар фыркнул и крепче прижал руку ко рту. Эли обернулась и, приложив указательный палец к губам, шикнула на него с наигранной строгостью. Продавец по-прежнему стоял у окошка.
– Бананов нет.
Эли изобразила искреннее недоумение:
– Как, нет бананов?!
– Вот так, нет. Что-нибудь еще?
У Оскара сводило скулы от еле сдерживаемого смеха. Спотыкаясь, он отбежал к почтовому ящику в нескольких шагах от палатки, прислонился к нему и расхохотался, содрогаясь всем телом. Эли подошла к нему, качая головой:
– Бананов нет.
Оскар выдохнул:
– Наверное... все... съел!
Оскар взял себя в руки, сжал губы, вытащил из кармана четыре монеты по одной кроне и подошел к окошку.
– Конфеты, разных сортов.
Пристально посмотрев на него, продавец начал зачерпывать совком сладости из пластиковых лотков, выставленных в витрине, ссыпая их в бумажный пакет. Оскар покосился в сторону, желая убедиться, что Эли его слышит, и добавил:
– И бананы.
Продавец остановился.
– Я же сказал, бананов нет.
Оскар указал на один из лотков:
– Я имел в виду банановые пастилки.
Он услышал, как Эли фыркнула от смеха, и поступил так же, как она: приложил палец к губам и шикнул на нее. Продавец усмехнулся, положил в пакет пару банановых пастилок и вручил его Оскару.
Они направились к дому. Прежде чем взять конфету, Оскар протянул пакет Эли. Та покачала головой:
– Спасибо, не хочу.
– Ты что, не любишь сладости?
– Мне нельзя.
– Вообще никаких?
– Не-а.
– Блин, вот обидно.
– Не очень. Я же даже не знаю, какие они на вкус.
– Ты что, никогда их не пробовала?!
– Нет.
– Так откуда же ты тогда знаешь...
– Знаю, и все.
Такое случалось не первый раз. Они разговаривали, Оскар о чем-то спрашивал, и разговор заканчивался этими ее «просто это так» или «знаю, и все». Без всяких объяснений. Это была одна из ее странностей.
Жалко, что ему не удалось ее угостить. Ему так хотелось продемонстрировать свою щедрость, сказать – бери сколько хочешь! А она, оказывается, не ест сладкого. Он закинул в рот банановую пастилку и покосился на нее.
Вид у нее был и правда нездоровый. И эта седина... Оскар читал в одном рассказе про человека, поседевшего от испуга. Может быть, кто-то ее напугал?
Она смотрела по сторонам, обхватив плечи руками, и казалась такой... маленькой. Оскару захотелось ее обнять, но он не осмелился.
У подъезда Эли остановилась и взглянула на свои окна. Свет не горел. Она стояла, обхватив руками плечи, словно завязавшись в узел, и смотрела в землю.
– Оскар...
И тут он сделал это. Ее тело будто само напрашивалось, так что он собрался с духом и сделал это. Обнял ее. На какое-то страшное мгновение ему показалось, что он совершил ошибку: тело ее казалось напряженным, отчужденным. Он уже собирался прервать объятие, как вдруг она обмякла. Узел развязался, она высвободила руки, обхватив его спину, и, дрожа, приникла к нему.
Она положила голову ему на плечо, и они так застыли. Ее дыхание щекотало его шею. Они молча обнимали друг друга. Оскар зажмурился, чувствуя, что это самая важная минута в его жизни. Свет подъезда едва пробивался сквозь сомкнутые веки, обволакивая глаза красной пеленой. Лучшая минута в жизни.
Голова Эли придвинулась ближе к его шее. Тепло ее дыхания становилось все более ощутимым. Расслабившиеся мышцы тела снова напряглись. Ее губы коснулись его шеи, и по телу Оскара пробежала дрожь.
Внезапно она рванулась и высвободилась из его объятий, отпрянув назад. Оскар уронил руки. Эли потрясла головой, словно стряхивая с себя сон, развернулась и пошла к своей двери. Оскар остался стоять. Когда она открыла дверь, он окликнул ее:
– Эли?
Она обернулась.
– Где твой папа?
– Он... пошел за едой.
Ее не кормят. Вот в чем дело...
– Если хочешь, можешь поесть у нас.
Эли отпустила ручку двери, подошла к нему. Оскар уже соображал, как все объяснить маме. Он не хотел знакомить маму с Эли. Он мог бы сделать пару бутербродов и вынести их на улицу. Да, так, пожалуй, лучше всего.
Эли встала напротив него, серьезно посмотрела ему в глаза:
– Оскар... Я тебе нравлюсь?
– Да. Очень.
– А если бы я не была девочкой... я бы тебе все равно нравилась?
– Как это?
– Ну так. Я бы тебе нравилась, если бы не была девочкой?
– Ну... наверное.
– Точно?
– Да. А почему ты спрашиваешь?
Послышался звук, будто кто-то дергал заевшую оконную створку, и затем открылось окно. Оскар увидел за спиной Эли мамину голову, высунувшуюся из окна его спальни:
– О-о-оскар!
Эли шарахнулась в сторону, прижавшись к стене. Оскар сжал кулаки и взбежал на пригорок, встав под окнами. Как маленький ребенок.
– Что?
– Ой! Ты тут! А я думала...
– Ну что?!
– Сейчас передача начнется.
– Да знаю я!
Мама собралась было что-то сказать, но захлопнула рот и молча взглянула своего сына, стоящего под окнами, – руки по швам, крепко сжатые кулаки, тело как струна.
– Ты что там делаешь?
– Я... я иду.
– Давай скорее, а то...
Глаза Оскара увлажнились яростью, и он прошипел:
– Уйди! Закрой окно! Уйди!
Какое-то мгновение мама молча смотрела на него, затем по ее лицу пробежала тень, после чего она с треском захлопнула окно и ушла в дом. Оскару захотелось... не то чтобы окликнуть ее, но... послать ей мысль. Спокойно объяснить, в чем дело. Что не надо ему кричать, что у него...
