Дженнифер Макмахон - Люди зимы
– Трусишка! – крикнула Рути вслед Роско и, взявшись за ручку шкафа, попыталась ее повернуть. Ручка повернулась, но дверь не открывалась, как она ее ни тянула. Рути попробовала толкать, но дверь снова не поддалась.
Это было странно. Отступив назад, она внимательно осмотрела шкаф и только теперь заметила две деревянные планки, прикрученные шурупами к дверной раме вверху и внизу двери. Именно они не давали ей открыться.
Но зачем маме понадобилось заколотить дверь в собственный шкаф?
Придется спуститься вниз за отверткой, подумала Рути. Или даже взять из амбара гвоздодер.
– Я, кажется, что-то нашла, – дрожащим голосом сообщила Фаун, и Рути даже слегка подпрыгнула. Обернувшись, она увидела, что сестра сдвинула в сторону лежащий возле кровати половичок и открыла в полу небольшой тайник. Лицо у девочки было испуганным.
– Что там? – спросила Рути, делая шаг к сестре.
Фаун не ответила. Она продолжала пристально разглядывать содержимое тайника, и в ее больших глазах читалась тревога.
Рути тоже заглянула в небольшое – примерно фут на полтора – углубление в полу. Аккуратно выпиленные деревянные половицы на потемневших латунных петлях закрывали его так плотно, что заметить потайную дверцу было нелегко. Тайник был неглубок – всего-то около шести дюймов. Внутри Рути увидела серую обувную коробку, на крышке которой лежал небольшой револьвер с деревянными накладками на рукояти.
Рути растерянно моргнула. Ее родители, как все хиппи, были пацифистами и терпеть не могли любое оружие. Отец, к примеру, мог часами разглагольствовать об опасности пистолетов и револьверов. В подтверждение своих слов он приводил данные статистики, согласно которым даже приобретенное для самозащиты оружие гораздо чаще убивало не воров и бандитов, а ни в чем не повинных людей. Не говоря уже о том, что девяносто процентов самых жестоких преступлений совершаются с применением огнестрельного оружия, говорил отец, сокрушенно качая головой.
Мать лекций не читала – у нее был свой бзик. Каждый раз, собравшись резать курицу или индейку, она заставляла дочерей долго благодарить обреченную птицу за вкусное мясо и просить мать-природу поскорее переселить куриную душу на иной, высший план бытия.
– Это не мамин! – громко сказала Рути и посмотрела на сестру. Она была абсолютно уверена, что это какая-то ошибка. Фаун продолжала неподвижно стоять над тайником, и только Мими, которую она держала за руку, слегка раскачивалась из стороны в сторону, точно маятник.
– Не надо это трогать, – проговорила она. – Давай поскорее закроем крышку и оставим все как есть.
Рути была полностью согласна с сестрой, однако она вовремя вспомнила, что свои поиски они начали вовсе не ради пустого любопытства. Им нужно было выяснить, что случилось с мамой, а раз так, значит, она просто обязана проверить, что лежит в коробке. Что если ключ к маминому исчезновению находится именно там?
И Рути опустилась на колени рядом с тайником. Стоя в этой молитвенной позе, она потянулась к револьверу, но в последний момент заколебалась.
– Не трогай его, пожалуйста! – жарко зашептала ей на ухо Фаун. – Это опасно! Он может выстрелить и убить нас обеих…
– Он выстрелит только если нажать на курок, а я ничего такого делать не собираюсь, – ответила Рути. – Может, он вообще не заряжен.
С этими словами она достала револьвер из тайника, и Фаун испуганно зажмурилась и зажала уши руками.
Револьвер оказался намного тяжелее, чем думала Рути. Боясь случайно нажать на спусковой крючок, она взяла его за ствол – и едва не выронила. В конце концов? ей все же удалось удержать его в руках; оглядевшись, Рути аккуратно положила оружие на пол рядом с собой, но так, чтобы ствол смотрел в сторону от них с Фаун. Потом она достала из тайника обувную коробку. «Найк» – было написано на боку.
В коробке она обнаружила прозрачный пластиковый пакет с застежкой, а в пакете – два бумажника: черное мужское портмоне и несколько больший по размеру бумажник из светло-бежевой кожи, по виду – женский. Разглядывая пакет, Рути неожиданно снова заколебалась – ей не хотелось его открывать. По пальцам, которыми она его держала, даже побежали мурашки, которые быстро поднялись по руке к плечу, и сердце Рути сжалось от какого-то неясного предчувствия.
«Глупости! – одернула она себя. – Это просто бумажники, и ничего такого в них нет».
Открыв пакет, она достала черное портмоне. Внутри лежали несколько кредитных карточек и водительское удостоверение, выданное в Коннектикуте на имя некоего Томаса О'Рурка. Судя по фото на удостоверении, Томас был русоволос и кареглаз, имел рост шесть футов, весил около 170 фунтов, был зарегистрированным донором и жил в Вудхевене на Кендалл-лейн, дом 231.
Большой бежевый бумажник принадлежал Бриджит О'Рурк. Водительских прав в нем не было – только накопительная карточка универмагов «Сиэрс», кредитка «Мастер кард» и талон на посещение салона красоты «Пери». Кроме того, в каждом бумажнике оказалась небольшая сумма денег. В бумажнике Бриджит, в специальном отделении на молнии, лежало несколько мелких монет и тонкий золотой браслет со сломанной застежкой. Вытащив его, Рути увидела, что он был слишком мал, чтобы принадлежать взрослой женщине. Даже на ее руке он не сходился – носить его могла бы разве что Фаун.
Убрав браслет обратно в бумажник, она посмотрела на сестру и покачала головой.
– Ничего не понимаю!
– Кто они – эти люди? – спросила Фаун.
– Понятия не имею.
– Но почему их кошелечки оказались здесь?
– Я не знаю, Фаун, – раздраженно повторила Рути. – Я тебе не ясновидящая!
Губы девочки запрыгали, и Рути стало стыдно.
– Извини, – проговорила она, чувствуя себя последней мерзавкой. В конце концов, после исчезновения мамы у Фаун не осталось никого, кроме нее.
Рути знала, что никогда – даже в самом начале – она не была девочке «отличной старшей сестрой». Отчасти это происходило потому, что ее заставили присутствовать при появлении Фаун на свет. Когда у матери начались роды, акушерка всучила ей барабан – ритмичные удары, сказала она, должны помочь Элис тужиться. Рути била в барабан не слишком охотно – ситуация ее крайне смущала, и она чувствовала себя так, словно застала мать за чем-то противоестественным и постыдным. Когда же вопящая Фаун, наконец, оказалась в руках акушерки, Рути испытала острое разочарование: личико младшей сестры оказалось красным и сморщенным, как сушеный изюм. В нем не было ровным счетом ничего прекрасного; Рути новорожденная сестра напоминала личинку насекомого, хотя и родители, и акушерка в один голос утверждали, что Фаун – настоящая красотка.
