Валерий Иванов-Смоленский - Последнее искушение дьявола, или Маргарита и Мастер
— Прокуратор ждет меня, — надменно процедил Каиафа загораживающим вход солдатам.
Выделявшийся среди них знаками отличия центуриона на начищенной до блеска кирасе, медленно всмотрелся в его лицо, окинул фигуру пристальным взглядом, в поисках спрятанного оружия, и повелительно махнул рукой. Легионеры расступились и, пропустив иудейского посланца, вновь сомкнули строй. В каждом их движении сквозила гордая непреодолимая сила Рима — властителя всей земли, и бесстрашный первосвященник невольно поежился.
Понтий Пилат находился на втором этаже, в зале для приемов. Он был одет в просторную парадную латиклаву — белоснежную тогу с широкой пурпурной каймой. Под ней, надетый на тунику, скрывался посеребренный панцирь с двумя орлами на груди. Ноги были одеты в котурны из толстой кожи, переплетенные ремешки которых были накрыты бронзовыми наколенниками. Сбросить тогу можно было мгновенно, и тогда представал готовый к бою воин, меч которого висел возле окна.
Загорелое лицо выделялось орлиным носом, выдающимся квадратным, резко очерченным подбородком и властными серыми глазами. Лоб тронули едва наметившиеся залысины.
Прокуратор стоял у суженного к верху, похожего на бойницу, окна. Через открытое окно был виден блиставший на солнце огромный Храм Иеговы.
В углу у стены стоял массивный резной стол из черного африканского дерева с бронзовыми ручками. На нем лежало несколько свитков папируса и большая медная прокураторская печать.
Сегодня было уже рассмотрено три дела о преступлениях против Рима. Они были несложными. Приговорен к распятию на кресте иудей Иисус Вар-Рабба за убийство также иудея, но служившего сборщиком налогов в пользу империи. Тайная служба прокуратора давно выслеживала этого дерзкого вождя секты сиккариев, поставивших своей целью расправу над единоверцами, пошедшими в услужение римским властям.
Прокуратор приказал прежде допросить его, помощью опытных и сведущих в пытках специалистов, чтобы попытаться раскрыть всю тайную организацию зелотов, сплотившихся для противодействия римской оккупации. Часть ее составляла секта сиккариев, называвшихся по-иному, кинжальщиками. Они и занимались, непосредственно, убийствами пособников римской власти. Хотя, пока особой угрозы для империи эти заговорщики не представляли. Акции их были редки и единичны, а связь с официальной местной властью Иудеи не прослеживалась.
Двое других осмелились плеваться и бросить камень в личный штандарт наместника с изображением императора Тиберия при въезде когорты охраны в Иерусалим, тем самым, оскорбив величие империи. Сегодня они также будут распяты.
Каиафа вошел, непрерывно постукивая о мрамор пола посохом первосвященника. Шумная поддержка фанатичной многотысячной толпы вселяла надежду на сговорчивость заезжего гордого и неуступчивого упрямца.
Наместник, смотревший на площадь из окна, при звуке шагов, резко обернулся и смерил вошедшего сердитым взглядом.
— Зачем ты настраиваешь людей на смуту, первосвященник? Какова твоя цель?
— Они пришли сами.
— Не нужно мудрости вашего Соломона, чтобы поверить в твои лживые слова.
— Они собрались здесь все вместе, различные по своим убеждениям, чтобы выразить…
— Как же! Твой сварливый, корыстный, погрязший во многих суевериях и грызущийся между собой, народ, вдруг объединился… Будто ты не знаешь о моих соглядатаях — мне известен каждый твой шаг, — саркастично произнес наместник Иудеи.
— Проклятый римлянин, — с привычной злобой подумал Каиафа, — пусть тебя покарают твои же боги…
— Впрочем, и твои люди шпионят за мной, — продолжал прокуратор, презрительно сощурив властные глаза, — и меня это не обижает. Не смей только писать на меня доносов императору, иначе я тебя уничтожу!
— Я не писал на тебя доносов…
— Будто бы… А, о растрате казенных денег, которые, на самом деле, были потрачены на строительство акведуков для Иерусалима?
— Нам не нужны были эти акведуки.
— Хотите жить в грязи, купаться в нечистотах и пить отвратительную воду… Что ж — ваше право. Но пока вы являетесь подданными империи, я должен… прокуратор внезапно прервался, — ладно, мы не для этого здесь встретились. Говори — что тебе нужно?
— Нами арестован и осужден к смерти некий проповедник из Галилеи, по имени Иисус Назаретский.
— Я знаю это.
— Он связан с вождями зелотов, организующих убийства ваших сторонников в Иудее.
— У меня на этот счет совершенно иные сведения.
В окно донесся рев толпы. Слышались ругательства и выкрики на разных языках.
— Распни его! Распни… — верещал чей-то тонкий голос, поразительно похожий на голос Фагота.
Толпа дружно подхватила, — распни…
Интересное совпадение, — саркастически заметил прокуратор, — как только ты заговорил о проповеднике — твои люди закричали о предании его смерти на кресте. Как это у тебя получается?
— У каждого свои секреты, — ушел от ответа Каиафа и продолжил, — но, помимо преступлений против моего народа, Иисус совершил и преступление против великого Рима и лично римского императора, — он помолчал и добавил, — да, пошлют ему боги долгие годы.
— Какое же преступление, — заинтересовался прокуратор.
— Он объявил себя царем Иудеи, а кому, как не тебе известно, что никто не может быть царем провинции без согласия Рима, то есть решения римского Сената. И он считает себя богом, то есть ставит себя выше императора Тиберия.
Понтий Пилат задумался, теребя пурпурный край своей белоснежной тоги.
— Действительно, если задержанный заявляет это — тем самым совершается одно из самых тягчайших государственных преступлений и виновный заслуживает распятия на кресте, — размышлял он.
Любые действия против Рима и императора следовало расценивать, как оскорбление величия римского народа, что было предусмотрено весьма подробным и изощренным римским законодательством и предусматривало лишь одно наказание — смертную казнь.
— Но, с другой стороны, с чего бы это лукавый Каиафа доносит ему о преступлении против Рима и императора, которых ненавидит, ну, может, чуть менее чем самого прокуратора, — это казалось ему странным. — Он скорее укроет любого преступника, посягнувшего на римлян и их законы, и даже вложит в его руки меч, чем выдаст…
Вновь поднявшийся рев толпы прервал его мысли.
— Но, почему этого иудея… Он ведь иудей?…
— Он галилеянин.
— Все равно, относится к вашему народу… Почему его следует судить по римским законам? Вы приговорили его к смерти за преступления против ваших законов и обычаев — казните же его, заодно, и за преступления против Рима! Покажите свою преданность императору Тиберию!
