Птичье гнездо - Джексон Ширли

– Вы заставили тетю поволноваться. – Весьма довольный собой, я извлек из ящика стола записную книжку и улыбнулся, заметив, как помрачнело при этом лицо мисс Р. – Когда мы в последний раз беседовали?

– Неделю назад? – неуверенно предположила она.

– Во всяком случае, перерыв пошел вам на пользу. А теперь приступим. У вас болела голова?

– Всего один раз и не сильно, когда я проснулась от дурного сна.

– Раз вы проснулись, значит, до этого спали, из чего я делаю вывод, что от бессонницы вы больше не страдаете, верно?

– Я сплю очень хорошо, только… – Она колебалась. – Только… мне снятся кошмары.

– Кошмары? Можете вспомнить один из ваших кошмаров?

– Я стояла, – неохотно начала она, – и смотрела на себя. Там было большое зеркало, до самого верха. Я ни о ком не хочу говорить плохо, но мне кажется, это жестоко со стороны тети Морген – запирать на ночь мою комнату. Я ведь уже не ребенок.

Я смотрел в записи, но слышал, как изменился ее голос.

– Это вы написали мое имя и адрес на клочке бумаги? – спросил я, не поднимая глаз.

– Значит, вы все-таки увидели? – обрадовалась она. – Мне было так страшно, я пыталась вам позвонить – я знала, что вы не бросите меня в беде, но тот человек все не звал вас к телефону, и я ужасно испугалась.

Я посмотрел на нее. Передо мной, без сомнения, была Бет. Она пришла по собственной воле, без гипноза, бледная, измученная, с лицом, обезображенным царапинами, и все же – моя милая Бет.

– Не напиши вы ту записку, мы бы не пришли вам на помощь.

– На помощь?

– Придет время – я вам все объясню. А пока скажу только одно: оставив записку, вы поступили очень мудро. Мне о многом хотелось бы с вами поговорить, но боюсь, вы еще недостаточно окрепли и нуждаетесь в отдыхе.

До этой минуты я не встречался с Бет лицом к лицу, а теперь (так же, как с Бетси, когда я впервые увидел ее с открытыми глазами и обнаружил, что это отдельный, совершенно самостоятельный человек, а не просто злая маска, которую мисс Р. надевает исключительно в моем кабинете) я наблюдал, как, глядя по сторонам и понемногу привыкая к увиденному, она будто бы заново создает себя. Пусть читатель, сбитый с толку моими путаными объяснениями, на пару минут закроет глаза и поймет, каково это: когда восприятие вдруг перестает быть целостным, когда сознание питают только звуки и прикосновения. Только с открытыми глазами мир вокруг становится полноценным, зрение – ядро, без которого все распадается на части. Я видел, как Бет все отчетливее осознает себя. Когда-то были только голос и внешность, но теперь появилась личность, и она все больше отделялась от остальных. И я больше не мог, глядя на Бет, думать, что она и Элизабет, которая сидела передо мной каких-то десять минут назад, – один человек. Кроме одежды и царапин на лице (впрочем, даже лица у них едва заметно отличались), это были две совершенно разные девушки. И рядом с Бет я вдруг начал испытывать неловкость. Я могу только повторить: между призрачной тенью, которую я знал, и настоящей девушкой, которую видел теперь, была целая пропасть. Я запинался, привычные фразы давались мне с трудом, а рука вывела в записной книжке (клянусь):

– Знаете, доктор, я ведь никогда прежде вас не видела, – немного жеманно сказала Бет.

И я вдруг подумал: что, если у меня во время наших сеансов был глупый вид – я-то привык к слепоте Бет. Я спросил, как она себя чувствует и можем ли мы немного поговорить. Она изъявила готовность продолжить нашу беседу и добавила, что тетя Морген все время злится. Если честно, я не особенно удивился и спросил, что ее тетя думает по поводу возобновления визитов ко мне.

– Она сказала, я могу посещать вас. Когда я ухожу, она хочет знать, куда я направляюсь и во сколько вернусь, как будто я еще ребенок.

Я не ожидал такого от тети Морген. Мне казалось, после Нью-Йорка она привяжет беглянку к кровати, но, видимо, держать племянницу под постоянным присмотром она могла лишь упрятав ее в соответствующее учреждение. Тетя знала только больничный диагноз – амнезия – и, похоже, считала, что Элизабет забыла о побеге и предшествовавших ему событиях, а значит, новых попыток можно не бояться. Я вздохнул, и Бет тут же сказала:

– Вот кто действительно устал. Я вас утомила.

– Нет-нет, что вы, я просто растерян.

– Знаю. Вы обо мне беспокоитесь, справляетесь о моем здоровье, надеетесь, что мне станет лучше. – Она задумалась. – Вы меня усыпите?

Я решительно не хотел применять гипноз. На самом деле я бы отправил Бет домой, поскольку был не вполне готов к работе с ней. Но разве я мог отказать моей милой Бет, так беззаветно мне доверявшей?

– Да, – ровным голосом ответил я. – Если вы хотите, мы возобновим наши сеансы.

Возможно, она была тогда слишком взволнована, но мне никак не удавалось погрузить ее в транс. Лежа в кресле с закрытыми глазами, она гораздо больше напоминала прежнюю Бет, девушку, которая когда-то существовала для меня только как Р2. Раньше, погружая Бет в глубокий сон, я всегда сталкивался с Бетси, и, пожалуй, страх встречи с ней мешал нам ничуть не меньше волнения Бет. Снова и снова она открывала глаза и улыбалась, а я, улыбаясь в ответ, терпеливо начинал с начала. Наконец ее глаза закрылись, дыхание стало ровным.

– Как вас зовут? – опасаясь говорить в полный голос, прошептал я.

Распахнув глаза, она сердито зыркнула на меня.

– Чудовище! – Царапины на ее щеке побагровели. – Злодей!

– Добрый день, Бетси. Надеюсь, вы отдохнули после утомительного путешествия?

Она обиженно отвернулась, а я едва не возликовал, увидев ее такой смирной. Ни дикого хохота, ни издевок – передо мной было злобное существо, загнанное в ловушку, лишенное возможности сопротивляться.

– Бетси, – позвал я, оставив свою обычную иронию, – мне правда вас очень жаль. Вы были ко мне несправедливы, и все же мне горько видеть вас такой несчастной. Я по-прежнему желаю вам помочь.

– Тогда отпусти меня, – сказала она, глядя в стену.

– Куда?

– Не скажу, – буркнула она. – Ты не имеешь права знать.

– Тогда, может быть, вы расскажете, куда отправились, когда сбежали? Мы ведь нашли вас в Нью-Йорке – вы поехали туда прямо из Оуэнстауна?

Не говоря ни слова, она помотала головой.

– Почему вы сбежали, Бетси? – осторожно спросил я.

– Потому что вы не давали мне быть свободной и счастливой. А в Нью-Йорке я все время была счастлива, обедала в ресторане, ездила на автобусе, и все, кого я встречала, были хорошими, не то что ты, или она, или тетя Морген.

Не скрою, в глубине души я понимал плутовку Бетси: пожить день-другой счастливой жизнью, стать на несколько часов свободным человеком, узнать, что такое роскошь, – любой бы не устоял. Однако я строго сказал себе, что далеко не любой при этом подверг бы опасности жизни Бет и Элизабет.

– А ваше поведение в больнице?

– Да меня там даже не было! – в исступлении крикнула она. – Не было!

– Вы имеете в виду, что были внутри?

Она помотала головой.

– Я ушла. Я даже не знала про больницу, хотя я всегда знаю, что делают Лиззи и Бет, знаю, что они говорят и думают, о чем мечтают. А про больницу мне известно только потому, что я слышала ее разговор с Морген. Меня там не было…

– Ее разговор?

– Ее, – с ненавистью повторила Бетси.

– Выходит, – как можно дружелюбнее сказал я, – это не вы меня прогнали.

Бетси ухмыльнулась.

– Я про это слышала. Она сказала, что ты…

– Не будем о всякой ерунде. У нас с вами есть темы поважнее, и в первую очередь – та, что мы затронули перед самой болезнью Элизабет. Я имею в виду смерть вашей… смерть матери Элизабет.

– Я не буду с тобой говорить. – В ее голосе снова звучала обида. – Я тебе не нравлюсь.

– Не нравитесь, – с готовностью подтвердил я. – Вы были ко мне несправедливы. Но вы будете нравиться мне намного больше, если будете как следует отвечать на мои вопросы.