Александр Матюхин - Философия манекена
«А мне говорили, что манекен — это вроде актера, и душа у него чистая, как у святого!» «Чушь! Чушь!»
«Дяденька, а вы можете не только рыбака изобразить? А футболиста можете? А тётеньку?»
При первом столкновении Евгений растерянно слушал детский щебет, пытаясь иногда отвечать, но затем плюнул и заторопился домой. Детишки не отставали, дергали за плащ, за штаны, мешали идти. Через квартал Евгений неуверенно побежал, а когда детишки побежали следом, кинулся во всю прыть, петляя по улочкам и наплевав на то, что убегает и от собственного дома тоже. Бесконечно пищащее «дяяяядеееенькаааа!», выкрикиваемое десятком детских ртов, слилось для Евгения в один протяжный вопль. Почему-то казалось, что детишки от злости начнут кидать ему вдогонку камни, он втянул голову в плечи и прижался к домам. Когда же Евгений выдохся и остановился, оказалось, что детишек давно нет.
Впрочем, дети ждали его и на следующий день. Только теперь их было еще больше. «Дяденька, а почему вы убегаете?» «Дяденька, а дайте удочку, рыбку половить!» «Дяденька, а вы в жизни совсем не такой, как в магазине»
На третий день дети стали появляться перед витриной. Они подходили то парами, то по одиночке, прислонялись к стеклу так тесно, что плющили себе носы, и разглядывали Евгения с искренним детским любопытством. Иногда они, смеясь, корчили ему рожицы. Иногда дышали на стекло и рисовали какие-то детские каракули. Потом выходил служащий и лениво разгонял их, чтоб не загораживали обзор. Не проходило и пяти минут, как детишки появлялись вновь.
В четверг после работы Евгений выскочил из магазина и сразу побежал, не обращая внимания на зародившийся за спиной гул. Детишки отстали через два квартала, но один раз мимо пролетела пустая банка из-под газировки.
Как-то вечером Евгения остановил сосед по лестничной площадке — рыжий Федор, лет сорока с хвостиком. Федор слыл в доме первым балагуром и пьяницей, любил бузить, громко материться и спать на лавочке у подъезда. Но в драках с соседями пока замечен не был.
— Ты, это, манекеном что ли работаешь? — спросил Федор, поглядывая Евгению куда-то за спину.
— Ага. Им самым.
— Ты, это, другой работы найти не мог что ли? Или калека? Я что-т не видел, что ты калека…
— А что-то не нравится? — насупился Евгений. Он был ниже Федора на голову, но шире в плечах.
— Я, прост, правду сразу в глаза скажу, — произнес Федор, медленно растягивая слова. — Мне, прост, не нравится, когда тут кто-то у меня под боком всякой хренью занимается. Ты же пойми, что манекены, они как, эти, проститутки. А я не люблю проституток! Я их, это, гоняю! Кто идет работать в манекены? Правильно! Калеки! А ежели ты не калека, а, этот, нормальный человек, то нафига ты туда поперся? Евгений оценил обстановку.
— Не твое дело. — Произнес он с вызовом.
— Ясное дело, не мое, — согласился Федор, распространяя вокруг себя приторный запах вечного перегара, — но вот ежели что, это, то ты знай, что я не потерплю. Ну, понимаешь, жить с проституткой под боком, это как-то не мое…
И Федор, протянув ладонь, покрытую мелкими рыжими волосами, потрепал Евгения по плечу. После чего стал спускаться по лестнице, громко бормоча что-то о манекенах, легком заработке и распоясавшейся молодежи.
И дома было не лучше. Мать объявила негласный бойкот. Когда Евгений приходил домой, мать демонстративно уходила на кухню, садилась лицом к окну и молча смотрела на улицу. Евгений же не собирался с ней разговаривать.
«Погодите, — думал он с легким злорадством человека, который точно уверен в своей дальнейшей правоте, — это вы сейчас нос воротите. А вот принесу в пятницу деньги, положу на стол… нет, еще лучше — протяну сестре, мол, возьми, за университет заплатишь до конца года! И на кухню куплю новую лампу. А еще через неделю — новый стол, а то этот скоро развалится совсем… Вот тогда посмотрим, кто с кем разговаривать не будет».
А пока вечера проходили. В квартире царила тишина. Родители быстро гасили свет и засыпали. Сестра тоже убегала в комнату. Евгений же сидел на кухне и пил чай. В пятницу он купил новую лампу.
5
К середине второй недели у Евгения начала болеть спина. Ноющая боль зарождалась в пояснице, потом распространялась по позвоночнику к шее. Стоя за витриной, Евгений почти физически представлял себе, как боль цепляется мерзкими щупальцами за каждый позвонок, подтягивается все выше и выше, вгрызается зубами в каждую косточку, в каждое ребро. Он смотрел на часы напротив, и ему казалось, что секундная стрелка движется слишком медленно, а боль, наоборот, поднимается слишком быстро. Боль окутывала туманом взгляд, врезалась ноющей мыслью в голову, и становилось совершенно понятно, почему никто не желал работать манекеном, почему так платили и так обращались.
Боль не проходила и дома. Жаловаться было некому. Мать продолжала хранить молчание, сестра презрительно предлагала топор в качестве решения любых физических проблем.
В аптеке Евгений купил какую-то дорогую мазь и перед сном растирал себя сам, как мог. На ночь боль проходила, но с утра возвращалась вновь.
Рабочие дни тянулись медленно и тоскливо. Евгений смотрел на мир за витриной, а миру не было до него никакого дела. Появлялись детишки, которые то и дело корчили рожи. Редкие прохожие проходили мимо, не задерживая взгляда. Некоторые заходили в магазин, Евгений слышал, как они общаются со служащим, что-то покупают или просто разглядывают. Пару раз к нему подходили люди, трогали на костюм, разглядывали удочку. Один посетитель подошел близко, резко протянул руку и провел пухлым пальцем по щеке Евгения. Евгений не пошевелился — привык стоять неподвижно. «Какой-то у тебя манекен загаженный» — сказал посетитель, исчезая из поля зрения. В тот же вечер Евгения попросили тщательней бриться.
В один из дождливых вечеров, за несколько минут до закрытия, перед витриной остановился стремительно лысеющий мужчина, вид которого показался Евгению знакомым. Мужчина улыбнулся, постучал пальцем по витрине и жестами показал, что будет ждать Евгения около магазина. Подбежавших было детишек, мужчина ловко отпугнул длинной деревянной клюкой.
— Арсений! — представился он, когда Евгений вышел после работы на улицу. Моросил мелкий дождик. Рукопожатие вышло крепким.
— Не хотите прогуляться? Стремительно темнело. Евгений поежился.
— А есть повод? — спросил он, разглядывая мужчину.
Тот был хорошо одет, на ногах — сапоги с острыми носками. Лысину мужчина прикрыл широкополой шляпой.
— Вы же манекен, — утвердительно сказал Арсений, — я тоже работал манекеном. Очень давно. Деньги зарабатывал, знаете ли. Время такое было, что на работу не устроишься, а кушать хотелось… Да и сейчас такое время, никуда оно не делось… пойдемте?
