Денис Шулепов - Индиго
Валентин вспомнил молодого пса на цепи со стройки, жрущего свои экскременты. Он посмотрел на золотых рыбок, двух жирных и неповоротливых кляч, и его всего передернуло от отвращения возникшей взаимосвязи золота и дерьма. «Ах ты, моё золото, с дерьмом перемолото», — говаривал Валентинов сосед Толик, алкаш, женатый на алкашке (ей-то и адресовалось «нежное» обращение). Из жалости Валентин хотел убить бедного пса, но мешал сторож. Тогда Валентин вознегодовал, почему сторож не кормит собаку? Чтобы вывеска «ОСТОРОЖНО, ЗЛАЯ СОБАКА» соответствовала истине, вот почему.
Валентин убил сторожа недалеко от остановки автобуса, за плотными рядами гаражей-«ракушек» у полусгнившего «стога» опавших листьев… И ограбил. На ту небольшую сумму он купил цепному псу мяса.
Он никогда не возвращался на те места, где убивал. И гнал от себя безумную мысль: где он будет ходить, когда таких мест станет очень много? Всё равно, что думать о том, что когда-то умрёшь и при этом обливаться холодным потом неизбежности.
Кроме того, он же не только он .
Валентин улыбнулся возникшей мысли и оторвался от созерцания золотых рыбок в круглом аквариуме. Поставил дневник на полку. Отнёс корку объеденной половины арбуза в мусорное ведро. Вымыл ложку. И взял в руки косметичку.
«Он же не только он ».
Спустя сорок минут на Валентина из зеркала смотрело отражение очаровательной девушки. Они улыбнулись друг другу.
Если бы кто-то посмел его в таком виде назвать трансвеститом или «педиком», что ещё хуже, Валентин, не задумываясь, убил бы этого человека. Люди не знали о Связи, но это их не оправдывало. Валентин бы убил даже девушку, пусть и защищал слабый пол постоянно.
Образом прелестницы-простушки Валентин был доволен. Такой податливой и кроткой. И она возбуждала его внутренним знанием
знанием-силой
внешней обманчивости. Овечка с пастью волчьей.
Но Рио не для сегодняшнего вечера. К сожалению.
Сожалеть — не значит огорчаться. Валентин пошёл в ванную, где принял горячий душ, смыв макияж, а вместе с ним и образ девы.
7
Пироги удались на славу. У горячей печи жарко; Валя ополоснула лицо колодезной водой из кадушки и лучисто засмеялась, когда капельки пота щекотно растворились в холодной воде. Её смех отразился на лицах родителей ласковыми улыбками. Отец был сегодня особенно доволен: он подстрелил трёх зайцев, за которых — спасибо барину! — не нужно никому платить. Почаще бы такие милости!
И не задаваться вопросом — с чего они, эти милости.
Вскоре пришёл Кузьма. И Валя крутилась подле него, яко юла-непоседа: то бусы рябиновые завязать на шее попросит, то прибаутку скажет. А Кузьме льстит, но в почёте он в семье Валькиной своей сдержанностью и рассудительностью, потому не даёт волю рукам да словам праздным. Отчего и желаннее становятся мгновения те, когда одни они с любимушкой.
Валя души в женихе не чает: такой большой и сильный, грозный и буйноголовый, а с нею — кроткий и мягкий, нежный и ласковый. Просто чудеса какие!
Ну вот и стол готов: пироги с малиной да земляникой, да со щавелем, мёд душистый, молоко парное, квас, чай в самоваре.
— Как обед княжий! — молвил Кузьма, увидев большой стол.
— Когда же сватов пришлёшь? — отозвалась мать, поправляя сбившийся нагрудник.
Отец, Лаврентий его звали, ухмыльнулся в бороду, а Потап, младший Валькин брат, развеселился, глядя на него. И старка засмеялась с дедом. Весело всем стало. А Кузьма всерьёз:
— Так вот, на Кузьмодемьянки, думаем мы, Валюша и станет хозяйкой.
Смутился молодой кузнец от своих слов и на непросватанную невесту смотрит. А Валя закрутила косу длиннющую вокруг шеи и хихикает в неё, ждёт, как женишок будущий выкрутится дальше, что отец да мать скажут. Хихикает, а у самой сердечко бьётся-волнуется.
Глава семьи сам был мужиком серьезным и ответственным, любил семью. И Кузьма казался старому охотнику-зверолову (и умелому бортнику) парнем, подходящим для Валюши, кузнецов ценили, а добрый нрав богатыря ценился пуще.
— Ну, так тому и быть! — объявил отец и пригласил всех за стол.
… Когда сверчки застрекотали, чуя вечернюю прохладу, Кузьма под руку с Валей пошли сквозь отцовскую пасеку, устроенную в бортях, к речке. Здесь на песке они любили сидеть, беседовать неспешно, а чаще молча слушать природу-матушку. Вот берёза листьями шуршит. Вон рыба в воде хвостом плескает. Где-то в лесу, что прямо за речкой, сук под лапой зверя хрустнул. В деревне петух прокукарекал, ему вторил другой, третий. Слышно, пёс дворовый брехнул. Кто-то топором вдалеке орудует, а дятел передразнивает-стучит. Полна мирных звуков тишь деревенская, любо молодым слушать её да друг дружкой втихомолку любоваться. Но больше всего любили Кузьма с Валей песчаные замки строить у воды, просачивая мокрый песок сквозь пальцы. И в этот раз дивный дворец у них получился. Загляденье! Глядя на него, Кузьма сказал:
— Мы тоже дом отстроим!
8
Стройку Валентин не любил, а Москва строилась, обрастая всё больше высотками, тесня «хрущобы» и дома прошлых веков. Ультрамодные дизайны из металла и стекла заменяли добротный и тёплый кирпич. Валентин любил старину и часто ездил по столице с фотоаппаратом, фиксируя на плёнку старинные дома и постройки. Теперь же Валентина переполняла радость от осознания, что к своей коллекции фотографий он смело может приплюсовать множество церквей, часовен и монастырей: отныне крест не вызывал в нём неприязни культа Бородатого Плотника.
Он взял свой полупрофессиональный «Никон» и вышел в вечер.
На «Новослободской» Валентин из подземки поднялся наверх и двинулся по Долгоруковской к часовне готического вида, что принадлежит «Союзмультфильму». Он давно её заприметил, но смотреть на здание через объектив до сего момента не мог себя заставить. Сегодня же он даст себе волю! Валентину нравился потрепанный вид заброшенной башни.
Два ворона, две благородные и гордые птицы, так непохожие на своих сородичей — подлых и хитрых серых ворон, взялись откуда-то над самым верхом, кружа у разбитых окон. Валентин не упустил момент. Заходящее солнце протуберанцами освещало в бордовый с плавным переходом в розовый цвет перистые облака, придавая этюду мистический вид. Валентин едва не визжал от восторга.
В приподнятом духе он поехал домой. Но в переходе метро на кольцевой его хорошее настроение растворилось, как радуга при солнечных лучах. Такое сравнение подходило идеально, потому как Валентин получил удар . Нет, никто его не стал бить и отнимать фотоаппарат, удар был иного плана… Как импульс или разряд тока в бок. Валентин резко обернулся, но ничего не заметил. На него пялилась своим мутным глазом лишь видеокамера, но теленаблюдение никогда ничего подобного не вызывало, тем более боль. Мимо шли люди, чертыхаясь и огибая его. Валентин потёр бок и пошёл дальше, недоумевая. Ступил на эскалатор, посмотрел наверх и увидел. Женщина, лет за пятьдесят, стояла на ступеньке соседнего подъёмника чуть выше него, уперев кукиш в спину мужчины. «Что за магия?» — спросил Валентин себя и ответил себе. — «Чёрная». Он смотрел на женщину, соображая, что делать… И она оглянулась. Их взгляды пересеклись, женщина вздрогнула, в глазах возник испуг, она растопырила пальцы, только что сложенные в шиш, и в следующий миг побежала верх по лестнице эскалатора. Валентин последовал её примеру, он хотел догнать ведьму, не задумываясь — зачем. Может, убить?
