Алан Гордон - Сырое мясо
— Дай! — внезапно сказал Лерман.
Собака подняла глаза, но палку не выпустила.
— Дай! — повторил Лерман.
Собака неохотно выпустила палку и села возле правой ноги Лермана. Там и осталась, напустив на морду презрительное выражение.
— Молодец, — похвалил Лерман и дал ей кусочек мяса. — Чем могу вам быть полезен, мэм?
— Я не хотела бы вас прерывать, — улыбнулась она. — Это сырое мясо?
— Да.
— Тогда вы не будете возражать, если я воздержусь от рукопожатия?
— Про меня говорят, что иногда я мою руки, — сказал Лерман. — Дайте мне минутку, а тем временем можете пожать лапу этой собаке.
— И она при этом меня не тронет?
— Она никого не тронет, если ей этого не приказать, — ответил Лерман. — По крайней мере так оно должно быть.
— Рискну, — сказала женщина, входя в загородку. Она присела перед собакой. — Ну, здравствуй. Меня зовут Мона Хавелка. А тебя?
— Это Ники. Ники, дай лапу.
Собака тут же протянула лапу, и Моника ее пожала.
— Очень приятно, Ники.
— Дайте ей вот это, — сказал Лерман, протягивая ей кусочек мяса. Мона взяла его и отдала Ники. Та осторожно взяла мясо, потом облизала руку.
— Ну вот, нет смысла в этих церемониях. — Мона протянула руку Лерману. — Вы владелец?
— Сэм Лерман, — представился он, пожимая руку. — Очень приятно. Давайте я вам покажу, где можно вымыть руки.
Он отвел ее к крану в подсобке и выдал кусок мыла.
— Гостья первой, — сказал он, включая воду. — Надеюсь, вы не против того, чтобы вместе.
— Джентльмен, — сказала она с уважением. — И при этом такой романтичный.
— Сам удивляюсь, — улыбнулся он, когда она отдала ему мыло. — Так чем могу быть полезен?
— Я хотела с кем-нибудь поговорить насчет собаки.
— Кто-нибудь — это я. Так какую собаку вы имели в виду?
— Такую, чтобы защищала меня во сне.
— Квартира или свой дом?
— Таун-хаус, — ответила она. — В городе.
— Вам чтобы гавкала или чтобы кусалась? — спросил он, выходя вместе с ней из подсобки в комнату.
Она посмотрела на него, и улыбка сбежала у нее с лица.
— Ее гавканье должно внушать страх божий любому, у кого хватит глупости ко мне вломиться. А тех, кому хватит глупости не обратить внимания на лай, должен отправлять прямо в ад укус.
Лерман взяла, рукой за подбородок и ненадолго задумался.
— Есть у меня по-настоящему злобный такс, который под спецификации подходит, — сказал он.
Она уставилась, не веря своим ушам.
— Я, понимаете, этого сволоченка уже много лет пытаюсь сбыть с рук.
И на миг он весело сморщил нос.
— Сторожевой такс, — засмеялась она.
— За лодыжки хватает намертво, — сказал он серьезно. — А дайте ему разбежаться, и он может вырвать приличный кусок ляжки.
— Вот как? — удивилась она. — Никогда бы не подумала.
— Элемент внезапности, — пояснил он. — Всегда застает врага врасплох.
— Давайте теперь серьезно, — попросила она.
— Хорошо. — Он открыл ворота площадки. — Ники, ко мне.
Собака подошла, села перед ними, глядя ожидающими глазами. Лерман посмотрел в них, потом обернулся к Моне.
— Вот ваша собака.
Лерман вернулся в холодильную камеру, взял тушу барана и положил на колоду. Потом взял пилу и разрезал тушу пополам. Одну половину вернул в холодильную камеру, другую отнес в большую пустую клетку, стоящую отдельно от прочих. Проверил, что в клетке достаточно воды, вернулся в кабинет, где ждал Карсон, лениво почесывая ухо задней лапой.
— У тебя все? — спросил его Лерман.
Пес кивнул. Лерман вывел его из кабинета, потом обошел здание, проверяя замки.
— Как это ты научился так здорово работать с собаками? — спросила она его как-то ночью, лежа рядом. Ники сидела внизу, изгнанная на свою собачью лежанку, как обычно, когда ночевал Лерман.
— Я с ними вырос, — ответил он. — И когда я начал их разводить, они росли со мной. Мы просто друг друга лучше знаем, чем бывает обычно у собак и людей.
— А дрессировка? — не отставала она. — Они тебя так слушаются — я подобного вообще не видела.
— Что-то такое, наверное, есть у меня в голосе, — высказал он предположение. — Наверное, какие-то аудиальные штрихи, которых я сам не осознаю.
— А они слышат, — сказала она. — А может, вообще все не так, и это собаки тебя дрессируют, а не ты их.
— Может быть, — ответил он, нежно проводя пальцами по изгибу ее тела. — Никогда такое в голову не приходило.
Он дал руке волю блуждать и гладить, и Мона изогнулась дугой.
— Как ты научился так здорово работать со мной? — выдохнула она, и он вместо ответа притянул ее к себе.
* * *— Все задраено, — сказал он Карсону, вбивая цифры на последнем замке и закрывая дверь. — Карсон, в дозор.
Пес неспешным шагом стал обходить дом.
Наблюдатель вытащил сотовый телефон и нажал кнопку.
— Код доступа есть? — спросил он тихо.
— Есть.
— Отлично, — сказал наблюдатель, разорвал связь и стал нетерпеливо ждать. Весь день он находился в состоянии вынужденного спокойствия, но сейчас, когда приближался миг, он нервничал. Можно подумать, говорил он про себя, что азарт убийства за годы должен заглохнуть. Ярость остынуть. Время — оно все раны лечит. Просто смешно слышать. С каждым новым убийством рана будто открывалась все шире и шире, жажда крови росла, и единственное, о чем он мог думать, — о следующей жертве. Может быть, Лерман эту жажду на время удовлетворит. Наверняка с ним будет очень, очень интересно. Лерман — это его подарок самому себе к Рождеству.
Эдвардс настороженно замер на краю кукурузного поля, внимательно наблюдая за складом, пока не увидел, как Лерман вошел внутрь. Тогда он отполз назад, в сухие стебли, где уже можно было осторожно стоять, пригнувшись. Все еще не выпрямляясь, он отступил за сарай, где стоял припаркованный фургон наблюдения. Постучал в боковую дверь дважды, потом трижды. Дверь чуть отъехала в сторону, и он забрался внутрь.
За рулем сидел Кеннер. Идальго в глубине слушал полицейское радио.
— Кофе осталось? — спросил Эдвардс.
— В кофейнике, — ответил Идальго. — Быстрее давай, уже почти время.
Эдвардс налил себе чашку кофе, бросил три куска сахара, добавил сухих сливок, размешал и в два глотка выпил. Потом стал надевать ватные накладки.
— Ребята, у вас никогда не было такого чувства, будто мы работаем на психа? — спросил он.
— Иногда, — ответил ему Кеннер. — А потом я получаю чек, и это чувство развеивается.
— И не такой уж он псих, — вставил Идальго.
— Почему ты так думаешь? — спросил Эдварде, затягивая ремни и проверяя, что все важные части тела закрыты.
