Мария Галина - Луна во второй четверти
— Так ты идешь? — вновь крикнула сверху Лера.
— Сейчас, — Варвара вздохнула и устало распрямилась, — Только в сарай это добро отволоку…
— Да ты что? — удивилась Лера.
— Сашенька, — обратилась она к Пудику, тащившему охапку дров, — не поможешь нам? Отнеси, будь так добр, все это в сарайчик…
При этом она кокетливо перегнулась через перила. Вырез у майки оказался неожиданно глубоким.
— Почему ж нет, — Пудик неохотно перевел взгляд с Леры на гору хлама в углу, — Момент…
Ловким движением сгреб полотнище за четыре угла и взвалил узел на плечо.
— И со второго этажа тоже, пожалуйста, — крикнула ему вслед Лера.
— Почему ж нет, — повторил Пудик, вываливаясь в сени.
— Никогда не делай сама то, о чем можно попросить мужчину, — назидательно проговорила Лера, подмигнув Варваре, — Этим ты сохраняешь лицо и себе и ему…
— У меня другой имидж, — мрачно сказала Варвара.
— Да, — согласилась Лера, — как бы свой парень. Но это в городе еще так-сяк, а тут надорвешься. Смотри, и впрямь поверят— тебе это надо? Поднимайся, погляди, какие картины. Мы здесь себе спальню устроим.
***
Костер тихо потрескивал, вторя шороху мелких волн, набегающих на каменистый берег. Шел прилив. Ветер гнал дым понизу, отчего то один, то другой сидящий поблизости начинал чихать и вытирать слезящиеся глаза. Зато отгонял тучи гнуса, висевшие над прогалиной, точно столбики черного дыма.
Варвара в очередной раз чихнула, протерла глаза, и чуть передвинулась, чтобы глотнуть свежего воздуха. Не тут-то было — дым зловредно двинулся вслед за ней.
— Похоже, — заметил Пудик, — хозяин нас не полюбил.
— Правда? — Шерстобитов захлопнул дневник и теперь извлек новую игрушку — куски изогнутой проволоки — сначала Г-образной, а потом П-образной формы. — Не заметил.
— Что ты вообще замечаешь? — холодно спросила Лера.
Ее Шерстобитов тоже не замечал. Еще бы, она же не пришелец.
— Все, что нужно… Кольцевую аномалию, например. Интересная здесь кольцевая аномалия, сложная… и круги перекрываются. Никогда такого не видел.
Мир по Шерстобитову был полон загадочных явлений, взаимопроникающих полей, плазменных энергетических субстанций. Север — тем более. А это место было и вовсе многообещающее. Потому как какой-то Амелин видел каких-то байдарочников, а байдарочники, соответственно, видели нечто… и больше возвращаться сюда не захотели. А Меланюк захотел — во всяком случае, дал себя уговорить.
Впрочем, гадала Варвара, так ли уж трудно было Меланюка уговорить… другое дело, не жалел ли он сейчас об этом — если былую юность и можно воскресить, то лишь в окружении сверстников, а здесь Меланюк, вероятно, ощущал себя одиноким и старым. Возможно, он пустился в своего рода последнее паломничество, лишь для того, чтобы убедиться, что прошлое осталось в прошлом и здесь, вдали от людных городов, в сущности, нет ничего, о чем стоило бы тосковать.
Не верит Меланюк в пришельцев, подумала Варька, и правильно делает.
Она тоже не верила в пришельцев — кто же в них верит, — во всяком случае, не больше, чем, в, скажем, способность двигать предметы посредством усилия воли. Но в человеке живет надежда на Чудо. На Нечто, что снисходит просто так, даром и меняет всю твою жизнь, поскольку самим своим существованием доказывает, что есть в мире нечто большее, чем унылая лямка, в которую впрягаются и тянут от и до. И что бы там ни говорил тот же Шерстобитов, ему не пришельцы нужны. Ему Чудо требуется. И Приобщение. А вот Меланюк уже знает, что чудес нет. Причем, на собственном опыте знает.
— Как там картошка, Пудик? — спросила она.
Пудик потыкал в картошину палочкой, потом выкатил ее из углей, отсвечивающих парчовыми переливами.
— Порядок, — проворчал он, — можно жрать…
Пудик не прогадал. Он мечтал об активном отдыхе на природе, и получил чего желал. Но еще больше выгадал Шерстобитов, заполучив хозяйственного и основательного Пудика. И попытался закрепить успех.
— Погоди, — сказал он, — успеется. Возьми-ка рамку!
— Так остынет же, — забеспокоился Пудик.
— Не остынет. Не так держи — свободно. Да не зажимай же…
— Само как-то зажимается, — беспомощно объяснил Пудик, непроизвольно стискивая могучий кулак.
— Сделай несколько проходок. Да не так, меандром! Галсами ходи. Да не напрягай же так мышцы!
Пудик сокрушенно покачал головой.
— Я ж говорю, не получается… рамка, наверное, некачественная.
Шерстобитов не понял юмора.
— Тут рамка — чисто формальное вспомогательное орудие. Она реагирует на непроизвольное, подсознательное сокращение мышц.
— Нет, — Пудик вновь присел к костру. Сосредоточенно перебрасывал горячую картошку с ладони на ладонь. — У меня не бывает непроизвольных сокращений мышц. Только произвольные…
Должно быть, нервные посетители университетской читалки, глядя на бугристые Сашкины мышцы, перекатывающиеся под застиранным тельником, на его круглую стриженую голову, полагали, что библиотека наконец-то взялась за ум, остепенилась и завела себе какую-никакую, но крышу.
— Нечувствителен ты к паранормальным воздействиям, Пудище, — флегматично констатировал Анджей, — чурбан ты бесчувственный. И чего это тебя на психфак понесло?
— А чего? — переспросил Пудик, морщась от едкого дыма, — чем психфак-то плох?
— Нет, правда, — не отставал Анджей, — Пудище, колись. Такие, как ты, в спецназ идут. На контрактную.
— А я и собирался на контрактную… — Пудик, казалось, не замечал иронии, — У меня братан в десанте. Мы ж качки люберецкие, нас любой спецназ с руками оторвет. Он старший был, а я, вроде, при нем.
Он смолк, сосредоточенно дуя на картошку.
— Ну? — подсказала Лера.
Приятно, должно быть, вот так, работать в паре… понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда. Остальной мир не то, чтобы враждебен, просто безразличен…
— Ну… — Пудик разломил картошину, откусил кусочек, глядя на бирюзовые язычки пламени, — странная петрушка получилась. Короче, решили мы себе спортзал оборудовать. Пошли по инстанциям всяким — мол, подрастающее поколение, спорт против наркотиков, все такое… Ну, выделили нам подвал. Мы, значит, губы раскатали, обои там налепили, постеры — с Арнольдом, с Чаком… железо поставили… А потом какая-то сука телегу накатала, что у нас там сплошной, извиняюсь, психфак, и моральное разложение. Короче, отобрали у нас этот подвал — дождались, падлы, пока мы его отремонтировали, чуть не языком вылизали, и отобрали. Бесплатная, блин, рабочая сила — вот кем мы для них были.
Он вздохнул…
— Не понимаю, — Артем любил во всем усматривать логическую последовательность, — при чем тут психология?
