Монтегю Джеймс - Трактат Миддот
Нисбет не обманул: никакой фигуры не наблюдалось, а окно было открыто. Уильямс с минуту безмолвствовал, с изумленным видом взирая на меццо-тинто, затем подошел к письменному столу и начал что-то писать. Закончив, он дал Нисбету две бумаги и попросил одну из них подписать – это было описание гравюры, сделанное самим Нисбетом. Вторую бумагу – написанную Уильямсом прошлой ночью – он дал ему прочесть.
– Что бы это могло значить? – спросил Нисбет.
– Да, вот именно! – воскликнул Уильямс. – Так, я должен сделать три вещи.
Во-первых, нужно выяснить у Гарвуда (это был его вчерашний гость, любитель искусства), что он видел. Во-вторых, следует сфотографировать гравюру, пока она не претерпела дальнейших изменений. И, в-третьих, я должен узнать, что это за место.
– Я могу сфотографировать ее сам, – предложил Нисбет, – и непременно это сделаю. Но у меня такое чувство, будто мы являемся свидетелями трагедии. Вопрос в том, разыгралась ли она уже или только готовится? Вам нужно выяснить, где это место. Да, – продолжил он, снова взглянув на гравюру, – он вошел и, если не ошибаюсь, в одной из комнат наверху случится беда.
– Вот что я вам скажу, – начал Уильямс, – Я отнесу гравюру к старому Грину (старейшему члену Совета колледжа, который много лет был казначеем). – Вполне вероятно, что он знает это место. У нас есть собственность в Эссексе и Суссексе, и он, наверно, в свое время часто бывал в этих двух графствах.
– Да, он и в самом деле может узнать это место, – согласился Нисбет. – Но сначала дайте мне сфотографировать гравюру. Погодите, кажется, Грина сегодня нет. Его не было вчера за обедом, и он, по-моему, сказал, что куда-то уедет на воскресенье.
– Да, это так, – подтвердил Уильямс. – Он действительно уехал в Брайтон. Ладно, тогда вы фотографируйте, а я пока схожу к Гарвуду и выясню, что он видел. Понаблюдайте в мое отсутствие за гравюрой. Я начинаю думать, что две гинеи – не такая уж чрезмерная цена за нее.
Вскоре Уильямс вернулся вместе с Гарвудом. По словам последнего, когда он видел фигуру, она находилась уже не у нижнего края гравюры, а немного продвинулась по лужайке. Он помнил белый знак на спине, но не мог с полной уверенностью утверждать, что это был крест. Был составлен и подписан документ, в котором были зафиксированы слова Гарвуда, и Нисбет снова начал фотографировать меццо-тинто.
– Что вы намерены теперь делать? – спросил он. – Собираетесь сидеть и наблюдать за ней весь день?
– Нет, вряд ли, – возразил Уильямс. – Мне думается, что нам предстоит увидеть все до конца. Видите ли, прошлой ночью и сегодня утром было достаточно времени, но с тех пор, как я видел гравюру в последний раз, мало что произошло – только вошло в дом это создание. За это время оно вполне могло закончить свое дело и вернуться к себе. Однако открытое окно, надо думать, означает, что оно еще в доме. Поэтому я с легким сердцем оставлю гравюру. И, кроме того, она вряд ли сильно изменится в дневное время – если изменится вообще. Мы могли бы сегодня днем совершить прогулку и вернуться к чаю или когда уже стемнеет. Я оставлю ее на этом столе и запру дверь. Сюда может попасть только мой служитель, а больше никто.
Все согласились с тем, что план хорош. Был и еще один плюс: если они проведут день втроем, то ни один из них не проговорится при ком-нибудь о меццо-тинто.
А ведь если пойдут слухи, на них может наброситься Фазматологическое общество.[1]
Итак, мы можем дать троим приятелям передышку до пяти часов.
Примерло в это время они вновь поднимались по лестнице к Уильямсу. Их слегка раздосадовало, что дверь его апартаментов отперта, но профессоры сразу же вспомнили, что по воскресеньям служители приходят за распоряжениями на час раньше, чем в будние дни. Однако их ожидал сюрприз. Первое, что они увидели – это гравюру, прислоненную к стопке книг на столе, где они ее оставили; а второе – служителя Уильямса, который сидел в кресле у стола, вперив в нее взгляд, полный ужаса. Как такое могло случиться? Мистер Фишер (это подлинная фамилия, я ничего не придумываю) слыл слугой с прекрасной репутацией и по части этикета был образцом для всех своих коллег. Не в его правилах сидеть в хозяйском кресле или проявлять особый интерес к мебели или картинам хозяина. Да он и сам это почувствовал. Фишер сильно вздрогнул, когда троица вошла в комнату, и с заметным усилием поднялся на ноги. Затем он сказал:
– Прошу прощения, сэр, за такую вольность. Я не должен был усаживаться в ваше кресло.
– Ничего, Роберт, – перебил его мистер Уильямс. – Я все равно собирался спросить ваше мнение об этой гравюре.
– Ну что же, сэр, я, конечно, не ставлю свое мнение супротив вашего, но я бы не повесил такую картинку там, где ее могла бы увидеть моя маленькая дочурка, сэр.
– Не повесили бы, Роберт? А почему?
– Ни за что, сэр. Помню, она, бедняжка, как-то раз открыла Библию, там картинки были не чета этой, так и то нам пришлось сидеть с ней три ночи подряд. А уж если бы она увидала, как этот шкилет, или кто он там такой, уносит бедного малыша, она бы до смерти напугалась. Вы же знаете, что такое дети и как они расстраиваются из-за пустяков. И вот что я вам скажу, сэр: не место тут для такой картинки, ведь на нее может наткнуться кто-нибудь боязливый… Вам что-нибудь понадобится сегодня вечером, сэр? Благодарю вас, сэр.
И этот превосходный человек продолжил обход своих хозяев. Можно не сомневаться, что джентльмены, которых он покинул, немедленно бросились к гравюре. На ней, как и раньше, был дом, луна на ущербе и плывущие в небе тучи. Окно, которое прежде было открыто, теперь закрыли, и на лужайке снова появилась фигура. Однако теперь она не кралась на четвереньках, а широкими шагами перемещалась на передний план гравюры. Луна была у нее за спиной, а черный капюшон низко надвинут, так что лица было не разглядеть. Однако зрителю хватало и этого высокого выпуклого лба, и выбившихся из-под капюшона прядей волос, чтобы не желать большего. Голова была опущена, а руки крепко сжимали какой-то предмет, очертаниями напоминавший ребенка. Было неясно, живой он или мертвый. Четко видны были только ноги фигуры, ужасающе тонкие.
С пяти до семи трое друзей сидели, по очереди наблюдая за гравюрой, но она не менялась. Наконец они решили, что ее можно оставить в покое, а после обеда в университетской столовой все трое вернутся сюда и будут ждать дальнейшего развития событий.
Когда при первой возможности они снова собрались вместе, фигура исчезла, а в доме, освещенном луной, все было спокойно. Не оставалось ничего иного, как провести вечер за словарями географических названий и путеводителями. В конце концов, повезло Уильямсу – впрочем, он это заслужил. В половине двенадцатого ночи он прочитал в «Путеводителе по Эссексу» Марри следующие строки:
