Энн Райс - Вампир Арман
– Нет, я приду сегодня, – сказал я. Я совсем не хотел его обижать, нет, но Бенджи и Сибель уже достаточно насмотрелись на белолицых монстров с бархатными голосами. Пора уходить.
Я посмотрел на него довольно-таки смело и даже получил от этого удовольствие, преодолев проклятье застенчивости, наложенное на нас современным миром. В старину, в Венеции, он одевался пышно, как тогда было принято, всегда украшал себя роскошью – зеркало моды, говоря прежним изящным языком. Когда он вечером, в мягком фиолетовом полумраке пересекал Пьяцца Сан-Морео, все на него оборачивались. Красное было его неотъемлемой частью, красный бархат – развевающийся плащ, великолепный расшитый камзол, а под ним – туника из золотого шелка, очень популярный в то время наряд. У него были волосы молодого Лоренцо де Медичи, прямо с фрески.
– Господин, я люблю тебя, но сейчас я должен остаться один, – сказал я. – Ведь я вам сейчас не нужен, сударь? Зачем? И всегда был не нужен. – Я мгновенно пожалел об этом. Дерзким был не тон, а слова. Так как наши мысли разделяла близость крови, я боялся, что он меня неправильно понял.
– Херувим, мне тебя не хватает, – всепрощающим тоном сказал он. – Но я могу подождать. Кажется, не так давно, когда мы были вместе, я уже говорил тебе эти слова, теперь я их повторяю.
Я не мог заставить себя сказать ему, что мне пришло время общаться со смертными, объяснить, как я стремлюсь просто проболтать всю ночь с маленьким Бенджи, он – настоящий мудрец, или послушать, как моя любимая Сибель снова и снова играет свою сонату. Казалось бессмысленным вдаваться в дальнейшие объяснения. И меня опять охватила печаль, тяжелая, явственная, из-за того, что я пришел в этот одинокий пустой монастырь, где лежит Лестат, не способный, или же не желающий ни двигаться, ни разговаривать, этого никто из нас не знает.
– Из моего общества сейчас ничего не выйдет, господин, – сказал я. – Но, безусловно, если ты дашь мне ключ, где тебя искать, тогда, по прошествии времени… – Я не закончил.
– Я за тебя боюсь! – внезапно прошептал он с особенной теплотой.
– Еще больше, чем раньше, сударь? – спросил я.
Он задумался. И сказал:
– Да. Ты любишь двух смертных детей. Они для тебя – и луна, и звезды. Пойдем, поживи со мной, хотя бы недолго. Расскажи мне, что ты думаешь о нашем Лестате, о том, что случилось. Расскажи, может быть, если я пообещаю вести себя спокойно и не давить на тебя, ты выразишь свою точку зрения на то, что ты недавно видел.
– Вы так деликатно затрагиваете эту тему, сударь, я вами просто восхищаюсь. Вы хотите сказать – почему я поверил Лестату, когда он сказал, что побывал в раю и в аду, вас интересует, что я увидел, взглянув на принесенную им реликвию, на покрывало Вероники.
– Если захочешь рассказать. Но на самом деле я хочу, чтобы ты пришел и отдохнул.
Я положил руку на его пальцы, изумляясь, что, несмотря на все, что я пережил, моя кожа почти такая же белая, как у него.
– Потерпи моих детей, пока я не приду, хорошо? – спросил я. – Они воображают себя бесстрашными злодеями, потому что пришли со мной сюда, беспечно насвистывая в самом, так сказать, пекле живых мертвецов.
– Живых мертвецов, – сказал он с неодобрительной улыбкой. – Какие слова в моем присутствии! Ты же знаешь, я это ненавижу.
Он быстро запечатлел на моей щеке поцелуй, что застало меня врасплох, но тут я осознал, что его уже нет.
– Старые фокусы, – произнес я вслух, думая, достаточно ли он близко, чтобы меня услышать, или же он так же яростно заслоняет от меня свои уши, как я заслоняю свои от внешнего мира.
Я посмотрел в сторону, мечтая остаться в покое, и внезапно подумал о беседках, не словами, но образами, как умели мои прежние мысли, захотел лечь на садовые клумбы среди растущих цветов, прижаться лицом к земле и тихо что-нибудь спеть про себя.
Весна на улице, тепло, нависший туман, который превратится в дождь. Вот чего мне не хватало. И еще болотистых лесов вдали, но при этом мне нужны были Сибель и Бенджи, нужно было уйти и обрести немного воли, чтобы жить дальше.
Ах, Арман, ее-то тебе вечно не хватает, воли. Не допускай, чтобы повторилась старая история. Вооружись всем, что с тобой произошло.
Кто-то был рядом.
Неожиданно мне показалось ужасным, что какой-то незнакомый бессмертный вторгается в обрывки моих личных мыслей и, может быть, стремится эгоистично приблизиться к моим чувствам. Это оказался всего лишь Дэвид Талбот.
Он появился из крыла молельни, пройдя по холлам монастыря, соединяющим ее, как мост, с основным зданием, пока я стоял наверху лестницы, ведущей на второй этаж.
Я увидел, как он вошел в холл, оставив позади стеклянную дверь, ведущую в сад, а за ней – мягкий, смешанный золотисто-белый свет дворика.
– Все спокойно, – сказал он, – на чердаке никого нет, и, конечно, вы можете туда подняться.
– Уходи, – сказал я. Я испытывал не злость, а искреннее желание, чтобы мои мысли не читали, а эмоции оставили в покое. Он проигнорировал мою реплику с удивительным самообладанием, а потом сказал:
– Да, я боюсь вас, немного, но при этом мне ужасно любопытно.
– Ну ясно. Значит, это оправдывает тот факт, что ты за мной следил?
– Я за вами не следил, Арман, – сказал он. – Я здесь живу.
– Вот как. Тогда прости меня, – согласился я. – Я и не знал. Полагаю, я рад, что ты его охраняешь, не оставляешь одного. – Я, естественно, говорил о Лестате.
– Вас все боятся, – спокойно сказал он. Он занял небрежную позу в нескольких футах от меня, скрестив руки на груди. – Знаете ли, знания и обычаи вампиров – предмет, достойный изучения.
– Только не для меня, – сказал я.
– Да, я понимаю, – сказал он. – Я просто размышлял вслух, надеюсь, вы меня простите. Насчет убитого ребенка на чердаке. Это в высшей степени раздутая история, об очень незначительном человечке. Может быть, если вам повезет больше, чем остальным, вы увидите призрак ребенка, чью одежду замуровали в стене.
– Ты не возражаешь, если я тебя рассмотрю? – сказал я. – Раз уж ты собрался с таким самозабвением копаться у меня в голове? Мы же встречались раньше, еще до того, как это случилось – Лестат, путешествие на небеса, этот дом. Я никогда тебя подробно не разглядывал. Либо от безразличия, либо из вежливости, не знаю.
Я сам удивился горячности своего голоса. Мое настроение все время менялось, и не по вине Дэвида Талбота.
– Я думаю от общепринятых представлениях о тебе, – сказал я. – Что ты родился не в этом теле, что ты был пожилым человеком, когда Лестат с тобой познакомился, что тело, где ты обитаешь, принадлежало ловкой душе, способной перескакивать из одного живого существа в другое, а затем торговать им, являясь при этом нарушителем прав собственности.
