Сьюзен Хилл - Смерть под маской
Полотно, изначально меня заинтересовавшее, было продано дороже, чем я ожидал, да и рисунки быстро оказались недоступными, но я преуспел, приобретя прекрасную акварель Котмана,[4] которая шла сразу же за рисунками, когда некоторые из покупателей первых лотов уже ушли. Я сохранил за собой небольшую подборку хороших морских пейзажей и начал высиживать одну нудную охотничью картину маслом за другой: толстые мужчины верхом, охотники, лошади с куцыми хвостами, делавшими их немного странными, будто бы неустойчивыми, лошади вздыбившиеся, лошади на поводу у скучающих конюхов — они все шли и шли, а море рук в зале все вздымалось и вздымалось. Я едва не задремал. Но тут, когда торги уже стали выдыхаться, выставили венецианскую карнавальную сценку, которая теперь, на свету, выглядела темной и непривлекательной. Последовала пара неуверенных заявок, а за ними — пауза. Я поднял руку. Никто мою цену перебивать не стал. Молоток со стуком опустился, и тут позади меня поднялась легкая суета и кто-то выкрикнул. Я оглянулся, удивленный и обеспокоенный тем, что в последнюю минуту придется с кем-то тягаться за венецианскую картину, однако аукционист посчитал, что молоток действительно опустился, утверждая мою покупку, а значит, и делу конец. Картина стала моей за весьма скромную сумму.
Мои ладони покрылись потом, и сердце колотилось изо всех сил. Такого беспокойства я не испытывал никогда — правду сказать, оно было близко к отчаянию, толкавшему на безрассудное приобретательство, и меня обуревали странные чувства: потрясение, смешанное с облегчением, и еще какое-то, мне непонятное. Отчего мне вдруг так сильно понадобилась эта картина? Чем она меня приворожила?
Я вышел из зала торгов, направляясь к кассе, чтобы расплатиться за свои приобретения, и тут кто-то тронул меня за плечо. Обернувшись, я увидел упитанного, сильно потеющего мужчину с большим кожаным портфелем в руках.
— Мистер?.. — спросил он.
Я выжидающе молчал.
— Мне нужно поговорить с вами. Срочно.
— Прошу извинить, но мне хотелось бы попасть в кассу прежде, чем там соберется очередь…
— Нет. Пожалуйста, подождите.
— Прошу прощения?
— Сначала вы должны выслушать то, что я должен сказать. Есть тут местечко, где можно уединиться?
Он огляделся, словно ожидая увидеть нас в плотном кольце подслушивающих, и я почувствовал раздражение. Человека этого я не знал и не имел никакого желания таиться вместе с ним по углам.
— Все свои соображения вы, без сомнения, можете высказать здесь. Тут каждый занимается своими делами. С чего бы им проявлять к нам интерес? — Мне хотелось расплатиться за свои приобретения, договориться об их доставке и покончить с этим.
— Мистер… — вновь обратился ко мне незнакомец.
— Пармиттер, — резко бросил я.
— Благодарю. Мое имя значения не имеет: я действую по поручению клиента. Мне следовало прибыть сюда гораздо раньше, но я неожиданно стал свидетелем несчастного случая: какого-то беднягу сбила и сильно изувечила мчавшаяся машина, — пришлось остаться, давать показания полиции; из-за этого я и опоздал… — Он достал большой носовой платок, отер лоб и верхнюю губу, но бисеринки пота сразу же выступили снова. — Мне дано поручение. Та картина… я должен ее приобрести. Я должен вернуться вместе с ней.
— Увы, вы опоздали. Не повезло. Тем не менее вряд ли в этом есть ваша вина: у вашего клиента нет никаких оснований винить вас в том, что вы оказались свидетелем несчастного случая на дороге.
Незнакомец, казалось, волновался все больше и больше и, соответственно, потел. Я двинулся было от него, но он больно вцепился мне в руку.
— Последняя картина, — произнес он, обдавая меня зловонным дыханием, — венецианская сценка. Теперь она ваша, и я должен ее приобрести. Заплачу вам столько, сколько запросите, с хорошим наваром, вы не останетесь в убытке. В конце концов, это в ваших же интересах, вы ее все равно потом продадите. Какая ваша цена?
Я высвободил руку из его пальцев.
— Никакая. Картина не продается.
— Послушайте, не надо глупостей, мой клиент богат, можете назвать любую цену. Вы разве меня не поняли? Я просто обязан заполучить эту картину.
С меня было достаточно. Не обременяя себя хорошими манерами, я резко развернулся и пошел прочь.
Но он опять догнал меня, хватая руками, стараясь не отставать.
— Вы должны продать мне эту картину.
— Если вы не уберете от меня руки, я вынужден буду позвать служителей.
— Мой клиент дал мне указания… Мне нельзя возвращаться без картины. Годы ушли на ее поиски. Я обязан ее приобрести.
Мы дошли до кассы, где уже, разумеется, образовалась солидная очередь из желавших расплатиться покупателей.
— Говорю в последний раз, — прошипел я, — оставьте меня в покое. Как вам еще втолковать? Мне нужна эта картина, и я намерен хранить ее у себя.
На мгновение незнакомец отступил на шаг, и я уж было подумал, что тем дело и кончилось, но тут он резко придвинулся ко мне и произнес:
— Вы пожалеете! Должен вас предупредить. Вам не понравится держать у себя эту картину.
Глаза его выпучились, пот градом стекал по лицу.
— Вы понимаете? Продайте мне ее. Ради вашего же блага.
Все, на что я оказался способен, — это не рассмеяться ему в лицо: я просто-напросто отрицательно качнул головой и отвернулся, вперившись взглядом в серый пиджак стоявшего передо мной мужчины, словно ничего более захватывающего в мире не было.
Я не позволял себе оглянуться, но когда, расплатившись за купленное, в том числе и за венецианскую картину, отошел от окошечка кассы, тот человек исчез.
Я вздохнул с облегчением и выбросил неприятный случай из головы, выйдя на залитый солнцем Сент-Джеймс.
И лишь вечером, усаживаясь работать за свой стол, я ощутил вдруг непонятный трепет, по спине словно холодок пробежал. Встреча с незнакомцем нимало меня не обеспокоила: он явно старался что-то придумать, силясь убедить меня уступить ему картину. И тем не менее мне было не по себе.
На следующий день доставили все купленное на аукционе, и первым делом я через весь Лондон повез венецианскую картину к реставраторам. Им предстояло со знанием дела почистить ее и либо отремонтировать старую раму, либо подобрать другую. Заодно прихватил я с собой и один из рисунков, чтобы заделать небольшую щербинку в рамке. Реставраторы картин работают неспешно, как и положено, поэтому картин своих я не видел еще несколько недель, и к тому времени уже вернулся сюда, в Кембридж, где в самом разгаре был летний учебный семестр.
Новые картины я привез с собой. Я не слишком часто наведывался в свою лондонскую квартиру, чтобы оставлять в ней что-либо ценное или привлекательное. Остальным новым приобретениям место нашлось легко, но, куда бы я ни помещал венецианскую картину, все казалось неподходящим. Никогда прежде не ведал я таких забот с развешиванием полотен. И непоколебим был лишь в одном: она ни в коем случае не должна находиться в комнате, где я сплю. Я даже не заносил ее в спальню. Нет, человек я не суеверный и до той поры страдал от дурных снов только во время болезни, когда меня лихорадило. Вволю намучившись, отыскивая для картины подходящее место, я в конце концов оставил ее стоять вон там, прислоненной к книжному шкафу. И все никак не мог наглядеться. Всякий раз, возвращаясь в квартиру, я стремился к ней. Я больше времени провел, глядя на нее… нет, вглядываясь в нее… чем любуясь картинами, превосходящими ее красотой и достоинствами. Казалось, потребность рассматривать каждый ее уголок, каждое лицо до единого неодолима.
