Николай Бахрошин - Идол липовый, слегка говорящий
Каким образом из многоженства пилота, который, ко всему прочему, шалопут, вытекает график движения рейсовых вертолетов, Саша понять даже не пытался. Ясно было одно: быстро отсюда не улетишь и нужно обживаться.
Сам буфет был деревянной стойкой в углу дощатого зала. На ней – несколько тарелок крупно нарубленных бутербродов с колбасой и сыром. Там же находился большой электрический чайник и, в гордом удалении от всего, пластиковый ценник с лаконичной надписью «10 р.». К чему он относился, Саша так и не понял, бутерброды и чай с кофе широколицая буфетчица продавала по другой цене. Остальной ассортимент под ценник тоже не подходил. За спиной у буфетчицы громоздились деревянные полки, где построились по своему внутреннему ранжиру пачки сигарет, бутылки и банки с пивом и разноцветные, ядовито-синтетические ликеры с яркими этикетками, пропавшие с московских прилавков уже много лет назад. Еще выше, под самым потолком, висело грозное предупреждение: «Крепкие напитки не отпускаются». Словом, бытовой уют все-таки имел место, несмотря на то что водка пребывала под прилавком в бессрочном рабстве и выдавалась только в знакомые руки и с подпольной наценкой.
Местный летный мужик в синей фуражке и телогрейке с оторванными рукавами поверх голубой десантной тельняшки скептицизм буфетчицы по поводу прибытия Васьки не подтвердил, но и не опроверг. Отделался многозначительным хмыканьем. Он неустанно сновал по залу между рядов деревянных скамеек с неудобными спинками. Вид у него был до крайности деловой, но что он делал – оставалось загадкой. Время от времени он нырял в одну из дверей с предупреждающими надписями «только для персонала», потом снова возникал в общем зале, где мотался из угла в угол, суетно, как разболтавшийся маятник. Как понял Саша из разговора геологов, звали его Егорыч. Больше в зале никого не было, и это тоже косвенно подтверждало, что борт можно скоро не ждать.
Получив автограф поперек свежей, еще не дроченной страницы, Павел окончательно расчувствовался и купил у буфетчицы вторую бутылку водки угостить столичного журналиста, раз выпала судьба встретиться со знаменитостью. Знаменитость кривляться не стала и с удовольствием угощалась. А геолог рассказал, что из творчества Саши Кукорекина ему особенно запомнился репортаж, как тот, в составе научной экспедиции, поймал в Уральских горах снежного человека, подманив его тухлой рыбой с расстояния десяти километров и набросив на него с верхушек деревьев рыболовецкую сеть с траулера.
– Слушай, он что, действительно так любит тухлую рыбу, что с десяти километров на нее идет? Далеко все-таки… – доверчиво поинтересовался Павел.
– Любит – не то слово. Балдеет от одного запаха, – подтвердил Саша, стараясь сохранить серьезное выражение лица.
– Гадость же! – сказал Петр и поморщился.
– Ну, он же не совсем человек, – оправдал его Саша.
– А кто?
– Промежуточное звено. Тупиковая ветвь эволюции, – туманно объяснил Саша.
Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется, так, кажется, если словами Тютчева? Вот – напишешь какую-нибудь ахинею между делом, а народ запомнит, оказывается, думал Саша, потирая ладонями горящие, деревенеющие щеки и чувствуя, как неуклонно и поступательно пьянеет. Жить в вертолетном буфете становилось все уютнее, а геологи – все симпатичнее.
Репортаж о поимке снежного человека был однажды вечером придуман совместно с Бломбергом в редакционном баре. Положение, как всегда, сложилось критическое, завтра нужно было сдавать что-то в номер, а, кроме снежного человека, ничего в голову не приходило. Пришлось ловить его наскоро. Тогда, помнится, им обоим казалось, что рыболовецкая сеть выглядит не слишком убедительно, рыболовные траулеры в Уральских горах не изобилуют. Но главное, чтоб Гаврилов не придрался, а народ поймет, решили оба. И точно. Павел о происхождении сети не допытывался, его интересовали другие подробности. Что снежный человек ест, употребляет ли алкоголь, живет в гнездах или в пещерах, умеет говорить по-русски или только по-своему? И вообще – какой он?
Выпив водки, Саша рассказал, что снежный человек большой и мохнатый. Пахнет странно, как травяной чай, если туда добавить естественных отправлений, на ходу придумал он. Потом, чтобы не увязнуть в подробностях, как шпион на перекрестном допросе, Саша напомнил, что снежного человека хоть и поймали, но ненадолго. Не успели толком исследовать. Репортаж заканчивался тем, как ночью пленник прогрыз сеть передними резцами и опять ушел на волю в хребты. Естествоиспытателям осталась лишь порванная сеть, снимок которой был напечатан в газете в качестве доказательства. Эту фотографию Саша нашел в каком-то польском журнале, а верстальщики отсканировали.
Дырки в сети действительно выглядели убедительно.
– Нет, но сеть-то! Она же прочная. Он небось и людей покусать мог, с такими зубищами… – охая, предположил Павел.
– А он и покусал, – не стал спорить Саша.
– Тебя?!
– Не меня. Одного из ученых.
– И что с ним было?
– Лечили долго потом, чуть руку не оттяпали. Потом хотели орден дать. Как пострадавшему на благо науки на боевом посту.
– Дали?
– Нет, передумали и дали медаль, – рассказал Саша.
Павел сочувственно кивал головой.
– Интересная у вас, журналистов, работа, – позавидовал он.
– Интересная, – сдержанно согласился Саша.
Врать в глаза приятному человеку было все-таки не ловко, это не бумага, которая терпит все до полного стоицизма. Но честь издания приходилось поддерживать. А что делать, судьба такая… Так обычно оправдывался Мишка Бломберг, когда начальство шпыняло его за запойные художества.
* * *Грустно, когда проходит земная слава – это так. Но еще более грустно, когда она даже не начинается. Это уже собственное Сашино примечание к общефилософскому постулату. Вывод, который копится годами, как зубной налет.
Писать рассказы Саша Кукоров пробовал еще в детстве. Родителям нравилось, а друзья хвалили, называя «почти как настоящими». В старших классах он, неожиданно для себя, рассыпался пачкой стихов. Друзья опять терпеливо слушали, девушки одобряли, но журналы упорно не печатали. Тем не менее он искренне считал их блестящими, допуская, в качестве компромисса, лишь недостаток литературного образования, на которое ему указывали редкие редакционные отзывы. Этот недостаток он решил восполнить на факультете журналистики МГУ.
После школы поступить не получилось. Военкомат подгреб его в армию, и два года Саша честно отдавал долг Родине, охраняя в сибирской тайге склад со списанными ракетами. После армии поступление в МГУ наконец состоялось. Через год-два, отойдя от оглушающей тупости армейского быта, он опять начал писать для души, но без большого успеха. Новое, литературное образование уже не позволяло считать свои опусы шедеврами. Тем не менее отучился он сравнительно неплохо, диплом получил, а что еще?
