Анна Старобинец - Семья
Дима отвернулся и решительно пошел прочь, ускоряя шаг, спотыкаясь, шмыгая носом. Остановился. Оглянулся назад. Они стояли на прежнем месте и молча смотрели ему вслед. Смотрели очень грустно. И почти нежно.
Дима вернулся к ним. Пошел с ними.
***Геннадий Ильич остановился на середине фразы. Выпрямил сутулую спину. Остекленевшими неживыми глазами уставился прямо перед собой – на Диму; но Дима был явно не в фокусе.
Очень медленно Геннадий Ильич повернул голову вправо. Раздался сухой тревожный треск. Затем так же осторожно, словно боясь расплескать невидимое жидкое нечто, – влево. Снова треск и – неожиданно тело снова ожило, бойко задвигало руками и ногами, зажевало, зачавкало; глаза шустро отыскали Диму и уставились на него тепло, по-отечески.
– На чем это я… Да, так я тебе ее и раньше давал! Мне она все равно уже ни к чему. Спина болит, шея болит, ноги болят, – снова загудел Геннадий Ильич, – так что бери и води.
– Я не умею, – упрямо повторил Дима.
– Умеешь, Дим, умеешь. Ты просто сядь и попробуй, сразу все вспомнишь. Да и вообще…
Неделю назад они заявили, что Дима никогда не был собачьим инструктором, что автомобили – его единственная страсть и что до того, как у Димы отшибло память, он каждый день “бомбил” – только тем и зарабатывал.
Дима не поверил. Хотя к тому времени уже поверил почти во все. К тому времени ему уже продемонстрировали белый альбомчик с розочками, напичканный семейными фотографиями (Лиза в детстве – блеклая невыразительная кукла с бантом; Дима в детстве – чужой пухлый мальчик с чужой пухлой мамой; свадьба: Дима с Лизой обмениваются кольцами, танцуют, целуются, пьют, смеются). Он уже просмотрел две видеокассеты, со свадьбой опять же. В ящике стола он уже наткнулся на матовую фотографию формата А4: на ней был он – именно он, никаких сомнений – с дебильной самодовольной улыбкой, за рулем полуубитой зеленой “восьмерки”.
Димин тесть, Геннадий Ильич, был больным человеком. У него имелся один лишний позвонок – маленькое дополнение к копчику, скромный несостоявшийся хвостик, который очень мешал ему жить и из-за которого часто ныла спина. Кроме того, у него было какое-то заболевание суставов: пальцы на руках и ногах гуттаперчево гнулись во всех направлениях. Зато в шейных позвонках – отложение солей. Чтобы разминать затекшую шею, тестю нужно было время от времени делать упражнения – медленно крутить головой из стороны в сторону, добиваясь множественного треска. В те двадцать секунд, которые требовались на упражнение, где-то в мозгу тестя срабатывал загадочный механизм, и Геннадий Ильич автоматически выключался. Поворачивая голову, он не мог говорить, не слышал, что говорят ему, судя по всему, ничего не видел и вряд ли дышал.
Боли в спине и частые “выключения” неоднократно провоцировали аварийные ситуации на дорогах, так что однажды Геннадий Ильич, с тяжелым сердцем, со стонами и причитаниями, выбрался из теплого жужжащего нутра своей “восьмерки” навсегда.
Дальше, по официальной версии, машина перешла к Диме, и Дима был от этого счастлив безмерно. Вот в это-то Дима и не поверил. Он не любил машины. Он любил собак. Собаки любили его. Собаки были последним бастионом, и Дима не собирался сдавать его без боя.
– Ты очень любишь машины, – убежденно сказал Геннадий Ильич.
– Да плевал я на них, – неуверенно парировал Дима.
– Ты их очень любишь. Ну, ты только представь себе: “Ауди А4”, – тесть мечтательно причмокнул, – нет, лучше “Субару Легэси Аутбэк”. Полный привод. Трехлитровый, шестицилиндровый, двадцатичетырехклапанный двигатель… Мощность – сто пятьдесят четыре лошадиные силы…
– Ну представил, – мрачно сказал Дима.
– И что, ты разве не хотел бы иметь такую тачку?
– Да на фига она мне? – злобно огрызнулся Дима. – Я лучше буду собак дрессировать.
– Ну-ну, дрессируй… с-собак…
Тесть укоризненно покачал головой, под воротничком что-то хрястнуло. Геннадий Ильич напрягся и остекленел.
***Сомнительными семейными вечерами, муторными бессонными ночами Дима, сладко поеживаясь, раз за разом прокручивал в голове идеальный сценарий визита к психиатру. Он расскажет врачу дикую свою историю, тот слегка – не сочувственно, а, скорее, просто по-дружески, по-мужски – похлопает его по плечу и скажет: “Не волнуйтесь, Лошадкин, это совершенно нормально. Со всеми случается. Вот и я, например, много лет думал, что я американский летчик-испытатель… ан нет. Оказалось, я даже английского не знаю… Так что не берите в голову – просто больше дышите свежим воздухом, не перенапрягайтесь…”
К врачу Дима так и не пошел – в дурдом как-то совсем не хотелось. Лиза с этим решением согласилась подозрительно легко: “Конечно, не ходи, само пройдет”.
Однажды Дима прочитал на автобусной остановке объявление (“Вам не с кем поделиться проблемами? Вас посещают страшные фантазии? Вы не тот человек, за которого вас принимают?”) и оторвал прилагавшийся “телефон доверия”. Позвонил.
– Ну, расскажи, что с тобой? Поделись со мной, – произнесло усталое женское контральто.
– Я всю жизнь прожил в Ростове-на-Дону…
– О, какой красивый город! – без энтузиазма отозвалось контральто.
– Я совершенно не хотел жениться…
– Конечно, зачем жениться? Можно и так развлечься, – оживилось контральто.
– Да нет, вы не понимаете, оказалось, что я женат…
– Это совершенно не важно, котик. Любые твои фантазии, – интимно булькнуло контральто, – ВСЕ, что ты хочешь. Анонимность гарантируется. Если хочешь, ты можешь меня изнасиловать. Мы договоримся, где ты меня подкараулишь…
Дима повесил трубку.
***С дрессировкой ничего не вышло.
На объявление “Индивидуальные занятия с вашей собакой. Защитно-охранная служба, курс послушания, коррекция поведения. Любые породы, любой возраст. Выезд на дом” быстро откликнулась сорокалетняя дама, мечтавшая воспитать своего двухлетнего дога.
Дама шумно дышала в трубку и жаловалась на дога. Она говорила, что дог дурно воспитан.
Во-первых, он прыгает на людей. Во-вторых, не любит ходить рядом. Вообще не любит ходить, а предпочитает бегать трусцой, волоча ее за собой. Кроме того, он рычит и скалится, если кто-то подходит к его миске ближе чем на метр.
– А в каких условиях содержится собака? – спросил Дима.
Дог жил в однокомнатной хрущевской квартире, на пятом этаже, вдвоем с дамой.
– Все ясно, – сказал Дима. – Я зайду к вам завтра в три, немного позанимаемся дома, а потом пойдем на площадку.
Ровно в три Дима пришел по указанному адресу и нажал на кнопку звонка. Что-то тяжелое гулко ударилось о дверь изнутри. Утробно заурчало и снова ударилось.
