Владислав Женевский - Запах (сборник)
Когда меня попросили рассказать о Владе, я почувствовал себя обманщиком. Почему я? Ведь мы не слишком много общались. И, подумав, понял – просто общения с Владом всегда казалось мало. Он был умным, эрудированным, интересным. Любой находил с ним точки соприкосновения. Он жил далеко, у себя в Башкортостане – подписывая открытки, я всегда переживал, что полный адрес не влезет, – а был, казалось, рядом.
Мы обычно пересекались во время его путешествий, на нейтральной территории, когда он бывал проездом в Москве или Санкт-Петербурге. И только в последнюю нашу встречу я на пару дней «заскочил» к нему в гости, проехав тысячу триста километров. Такой визит оказался из рядя вон выходящим событием – никто до Уфы не добирался. А стоит отметить, что Влад был дружелюбным человеком, который благодаря Интернету поддерживал общение с людьми со всего света. И вот, когда мы (я и Илья Пивоваров) появились на пороге, его мама, Флюза, даже опешила: «Влад постоянно рассказывал, что общается в Интернете с друзьями. Но я же никогда никого не видела. Уже думала, что друзья – воображаемые». То, как они постоянно друг друга подкалывали, – отдельный штрих к портрету Влада.
На следующий же день Влад приготовил гостям роскошный подарок – мы загрузились в машину и отправились в горы. Нас ждали два дня на турбазе, езда на лошадях и восхождение на Ялангса – гору невысокую, но словно дразнящую: с нее можно любоваться раскинувшимися до самого горизонта красотами Башкирии.
Когда вы прочитаете рассказы Влада, то поймете, насколько важным было для него ощущать красоту, эстетику мира. И поймете, как ему повезло с местом рождения. Мы ехали местами, вдохновившими рассказ «Мед», и в салоне до одурения пахло башкирским разнотравьем. Запах пряный, теплый и тягучий. Путешествие сразу в двух измерениях: географическом и творческом. Фантастика!
Погода здесь переменчивая. Утро в день нашего восхождения было ясным, но после обеда мы вымокли до нитки. Лошади ступали по слякоти, смачно чавкая копытами. Проводники приказали спешиться и вести лошадей под уздцы. Непривычно было видеть, как живое существо, которое в несколько раз больше тебя размером, идет с опаской, побаиваясь, а ты, такой маленький, успокаиваешь и подбадриваешь конягу.
В том походе Влад почувствовал себя плохо, и на гору мы буквально вползли. Обратный путь дался нелегко. Влад брел, пошатываясь, и много раз поскальзывался, падал. «После семнадцатого раза я перестал считать», – мрачно пошутил он. И все же шел. Чувствовал ли он, что видит это все в последний раз? Правильным ли было навестить мшистые леса и укрытые туманом поля перед тремя месяцами мучений на больничной койке?
Влад был настоящим писателем, для которого творчество и жизнь неразделимы. Одно питало другое. Сильные впечатления и эмоции он перерабатывал в строки текста. Та к и тому дрянному дню он не позволил стать всего лишь несколькими испоганенными часами жизни.
«Я понял, как выглядит мой личный Ад, – идти по холодной мокрой грязи. Оступаться и падать. И продолжать идти, не зная, когда остановка. Когда-нибудь я напишу об этом». Согласитесь, картина достаточно прихотливая, как и все творчество Женевского.
Что самое невыносимое в том, что Влад ушел? То, что мы больше никогда ничего не скажем друг другу. Никогда не напишем. Не пошлем весточку. Бывает, люди переезжают. Или уходят с головой в быт. Или ссорятся – годами не общаются. Но это совсем иное. У нас физически больше нет возможности пообщаться с Владом. И только рассказы остались. Ты начинаешь читать и слышишь его голос. Что он тебе говорит?
Сергей КорнеевТем, кому только еще предстоит знакомство с творчеством Женевского (а эта книга – первое, пусть и не абсолютно полное собрание его сочинений), можно только позавидовать. Вам предстоит удивительное путешествие, в чем-то подобное описанному подъему на гору Ялангса. Временами трудное, порой через грязь и слякоть, но, оказавшись на вершине, вы увидите, как из грязи растут цветы и травы неописуемой красоты. Оцените масштабы открывшегося пейзажа.
Это больше Вселенной, как писал Владислав Женевский.
Огоньки
Рэю Брэдбери
За утесом косым в эту страшную ночь,
Обезумевшим в вечном «Один!» маяком,
Там, где ветер себе панихиду поет,
Где в экстазе сливаются волны с дождем,
Разбегись,
оттолкнись —
и зверенышем вниз,
Прямо в бездну,
в пучину,
забудься, простись!
И все ниже,
и глубже,
в холодную тьму,
И все дальше,
и тише,
стать тьмой самому!
Там блуждают безмолвно гуськом огоньки,
Там глаза омертвелые в вечности ждут.
Не страшись протянуть непослушной руки:
Ты уже сам из них, и тебя не найдут.
Ты и сам стал блуждающим бледным огнем
И кружишься под странные вальсы без нот…
Позабудь, что Вселенной был дан тебе дом.
Это больше Вселенной. Оно ее жрет.
Веки
Десять раз в минуту…
За окном что-то строят – уже не первый месяц, но смотреть на это интереснее, чем работать. С сигаретой в зубах он облокачивается на подоконник и созерцает окрестности. Его карие глаза устроены в точности как у миллиардов других людей. Десять раз в минуту срабатывает защитная система: мозг подает сигнал, сокращаются миниатюрные мышцы, веки опускаются и возвращаются на место… он моргает.
Хлопок: веко упало и поднялось. Другой… третий… и каждый раз привычная ко всему сетчатка записывает одно и то же – краны, балки, вагончики. Однако в промежутках, десять раз в минуту, его разум погружается во тьму, где лишь иногда пляшут смутные блики – память о неярком осеннем солнце.
Сигарета докурена. Последний взгляд на городскую скуку, хлопок век…
И тогда он замечает…
Глаза широко открыты. Перед ним все те же краны и вагончики… но что-то изменилось в нем самом. Какая-то картинка будоражит его мозг, не дает покоя – расплывчатое нечто, возникшее по ту сторону век. Вот оно, совсем близко, на краешке памяти, но поймать его не просто… И он моргает, моргает, моргает, видя с каждым разом все больше, все четче, стараясь рассмотреть… а когда это ему удается, бросается вон из кабинета.
…Он несется по коридору – опрокидывая мебель, натыкаясь на сослуживцев, вереща как недорезанная свинья. Кто-то его останавливает. Он глупо таращится на людей, выстукивает зрачками азбуку Морзе и шепчет – громко, шипящей скороговоркой: «Я вижу их! Вижу! Вижу!..»
…Мгновение кошмара, хлопок – и вот опять вокруг него стены постылого офиса, пиджаки и юбки, дурацкие вопросы… Но было ведь что-то и до них… Это хочется вырезать из мозга и выбросить в бак на первом этаже… что-то бледное… холодное…
