Владислав Женевский - Запах (сборник)
Я всегда был твердо уверен, что этот человек поднимет русский хоррор на новый, более высокий уровень. По-другому и не могло быть: талант Влада, его увлеченность любимым делом, все на это указывало. Но вмешалась болезнь… Остались его произведения, созданные по сути всего за несколько лет активной работы, а главное – сотни людей, которых Пикман заинтересовал, увлек «темной литературой». Я знаю, что он всегда находил время помочь начинающим авторам – советом, редакторской правкой. И порой неяркий, простоватый рассказ новичка после небольших правок Пикмана вдруг обретал глубину и силу.
В отечественной литературе Женевский особо ценил прозу Леонида Андреева, рассказ которого «Он» перевел на английский для проекта Weird Fiction Review известного американского писателя Джеффа Вандермеера. Подобно одному из кумиров своей молодости, Лавкрафту (в своей ранней прозе Женевский порой сознательно подражает ему, как и Кингу), вел активную переписку с единомышленниками и коллегами, в том числе зарубежными. В последние годы занимался всем этим, даже несмотря на тяжелый недуг, от которого в ноябре 2015 года и скончался, не дожив меньше двух месяцев до своего 31-летия.
Смерть тоже больше Вселенной. Ведь и вселенные умирают.
Влад Женевский был моим другом и коллегой, с которым я, увы, так ни разу и не встретился. Но из нашей переписки я понимал, что он любознателен, много знает и обладает особым сдержанным чувством юмора.
Без его помощи наша готовящаяся к публикации антология фантастической литературы осталась бы неполной, лишенной произведений русских и украинских авторов.
Работая с Владом, я понимал, что общаюсь с человеком вдумчивым и исполненным страстной любви к литературе. Я верил, что впереди у нас еще долгие годы переписки, пока мы, наконец, не встретимся. Нельзя измерить мою печаль от ухода Влада.
Джефф ВандермеерЛюбовь тоже больше Вселенной. Вы не знали?…
Нас разделяли сотни километров, но я считал его своим близким другом. Мы годами дружили по переписке, а лично встретились лишь однажды, в рамках трехдневного конвента ФантАссамблея в Санкт-Петербурге, где в тот раз впервые была открыта секция хоррора. Женевский выступал с докладом, на основе которого впоследствии было написано эссе «Хоррор в русской литературе», имеющее для нашего жанра в России и ближнем зарубежье значение не меньшее, чем для Запада имела статья Лавкрафта «Сверхъестественный ужас в литературе». Крайне скрупулезный и тщательный автор, Влад придавал большое значение символам, образам и атмосфере. Надо было быть там и видеть, как он обставил свое выступление: с выключенным светом, зашторенными окнами, при свете одинокой свечи. Он рассказывал (и показывал слайды), а все восхищенно внимали. Мероприятие это имело успех едва ли не больший, чем лекции главной приглашенной «звезды» того конвента, фантаста Кори Доктороу.
Узнав, что Влада не стало, я плакал. Он был мне братом. Я любил его. Восхищался его человеческими качествами. Преклонялся перед его литературным дарованием. И не я один. Хотя при жизни Женевского опубликовано было не так много его произведений (новеллы в онлайн-изданиях и печатных антологиях, таких как «Фантастический детектив 2014», «Темная сторона дороги», «Самая страшная книга 2015», «Хеллоуин», «13 маньяков»), для многих молодых авторов хоррора он стал не только другом, но и учителем, подавая пример тщания и прилежности в обращении со словом, являя собой наглядный образец одновременно и творца-визионера, и истово влюбленного в Литературу трудоголика.
Вспоминает писатель, долгое время главный редактор культового вебзина DARKER Александр Подольский:
Влад для меня навсегда останется человеком, в котором идеально сочеталось темное и светлое. Темное жило в творчестве. Оно пугало, завораживало, восхищало, но оставалось запечатанным в текстах. В словах. А светлое всегда было снаружи. Сопровождало его в реальной жизни и делало людей вокруг чуть лучше, чуть добрее, чуть счастливее. Влад был энергетическим вампиром наоборот – он не высасывал жизненные соки, а удивительным образом наполнял ими. Шутками, идеями, одним своим присутствием. В его компании всегда было уютно и тепло, к его светлой ауре хотелось тянуться, на его мрачное творчество хотелось равняться. Влад был супергероем, который сумел справиться со своими темными способностями и использовать их во благо. А все супергерои в той или иной степени бессмертны. Ведь они будут с нами, пока о них помнят и говорят.
Настоящее искусство больше Вселенной, отражая ее в бесчисленных преломлениях в бесконечном лабиринте зеркал. Гении живут в веках, ибо время не властно над тем, что, как говорил Женевский, «написано кровью».
В творчестве Влад достиг выдающихся высот. Унаследовав лучшее у классиков, сумел освежить, обновить и улучшить то, что брал у них, так что даже в тех историях, которые на первый взгляд кажутся лишь безупречной стилизацией под литературу прошлых веков («Никогда», «Зевака», «Запах»), читатель может увидеть самобытный стиль и личное авторское «Я» (или его же «Ид») самого Женевского. И не только увидеть, но – вот оно, высочайшее писательское мастерство, виртуозность истинного гения! – осязать, ощутить аромат, почувствовать. Уровень Сартра. Камю. Кафки. Если бы те взялись писать готические романы о «космическом» ужасе, находя удивительное в отвратительном, прекрасное и чудесное в странном и жутком.
Он парил на крыльях таланта так высоко, что не всякий даже более опытный коллега-писатель мог оценить всю красу и мощь этого ошеломляющего полета. Подобно своим литературным учителям и предшественникам – Блэйку, По, Лавкрафту и другим, он летал в таких сферах, исследовал пытливым взором мрачное сияние таких звезд, свет которых еще десятилетиями будет ниспадать на нашу грешную землю.
И при этом оставался вполне земным человеком. Гуманистом, просветителем, интеллигентом в лучшем смысле. Человеком, который ушел рано, чтобы остаться здесь навсегда.
Когда меня попросили рассказать о Владе, я почувствовал себя обманщиком. Почему я? Ведь мы не слишком много общались. И, подумав, понял – просто общения с Владом всегда казалось мало. Он был умным, эрудированным, интересным. Любой находил с ним точки соприкосновения. Он жил далеко, у себя в Башкортостане – подписывая открытки, я всегда переживал, что полный адрес не влезет, – а был, казалось, рядом.
Мы обычно пересекались во время его путешествий, на нейтральной территории, когда он бывал проездом в Москве или Санкт-Петербурге. И только в последнюю нашу встречу я на пару дней «заскочил» к нему в гости, проехав тысячу триста километров. Такой визит оказался из рядя вон выходящим событием – никто до Уфы не добирался. А стоит отметить, что Влад был дружелюбным человеком, который благодаря Интернету поддерживал общение с людьми со всего света. И вот, когда мы (я и Илья Пивоваров) появились на пороге, его мама, Флюза, даже опешила: «Влад постоянно рассказывал, что общается в Интернете с друзьями. Но я же никогда никого не видела. Уже думала, что друзья – воображаемые». То, как они постоянно друг друга подкалывали, – отдельный штрих к портрету Влада.
