Александр Барченко - Доктор Чёрный
— А что такое? — уклончиво переспросил Беляев.
— Я не знаю. Слышал, как Том, кочегар, бурчал что-то вашему товарищу, старшему механику, будто немец кричал на вас или что-то в этом роде.
— Н-не знаю… Ничего особенного не было. Немец постоянно кричит.
— Ну и слава Богу. Но всё-таки, что за мерзавец ваш немец! Вы знаете, он Тома ударил. Тот боится — места лишат: у него жена в больнице в Амстердаме, а то бы он ему показал. Ну да ничего. В Падангу придём или погодим до Батавии, там в первом же ресторанчике сосчитаемся. К немцу, кажется, у всех на пароходе текущий счёт есть…
— В Геную скоро придём?
— А чёрт её знает. В прошлом году я на «Фан-дер-Флите» ходил. Ходок такой же, зато капитан не нашему чета. Наш только на берегу с малайцами да с дамами герой. Да всё-таки, я думаю, придём по расписанию… Погода сейчас только того, подозрительная. Мне малаец сказал сверху.
— Туман или шторм?
— Ни то, ни другое. Говорит, на небе ни облачка и море, как зеркало. Да теперь уж не море, а океан.
— Что же вас тревожит?
— Да так, вообще… Я ещё не был наверху. Сейчас увижу. Если сильно захолодало, при такой погоде да в этих широтах на лёд не диво наткнуться.
— На вахте увидят… Небось и по телеграфу соседи сообщат, если поблизости встретят.
— Ну, на телеграф особенно не полагайтесь. Там такой тип посажен… Да с него и взыскать нельзя. Целый день банкирские депеши щёлкает. С нами человек десять американцев-банкиров.
— Эти куда?
— Кто на Суматру, кто на Яву… Около Палембанга новая нефть открылась, так вот туда. Они телеграфисту днём вздохнуть не дают.
— Но ведь в телеграфе должны быть двое?
— Должны! А экономия на что? Двоим и жалованье двойное надо, а этот за полуторное служит. Он сам на такое место норовил, где доходу больше. Он по протекции.
— Что за чёрт! — удивился Беляев. — Да у вас, кажется, всё здесь по протекции?
— А то как же? И я по протекции. Да и вы-то сами… тоже небось?
— Я? — обиженно хотел было возразить Беляев, но спохватился и, рассмеявшись, крикнул свернувшему к лестнице штурману: — Обязательно!..
Старший механик, тот самый, который объяснял Беляеву в первый день недостатки «Олимпика», встретил его с довольным видом.
— Похвально, похвально! Вахта — святое дело! На вахте минута за год идёт… Ну-с, всё в порядке. У щётки я вот эту шайбочку маленько прихватил, отставать стала. Тот трансформатор выключен до утра. Ну его совсем! Днём погляжу, что там засело.
Он тщательно вытер руки пеньковыми концами и направился к выходу. Потом что-то вспомнил и, вернувшись обратно, наклонился к уху Беляева с таинственным видом.
— А немца вы славно отделали! — прошептал он. — Добросовестно отделали! Жаль, что очухался. Живуч, собака. Мне Том говорил.
— Так-то так, а лучше, кабы поменьше об этом говорили.
— Он только мне сказал.
— Сказал вам, а Френкель слышал. Сейчас я его встретил в коридоре.
— Ну, ладно, ладно! Я скажу Тому. Вы не бойтесь. Тут все за вас.
Механик, сгорбив усталую спину, поднялся по лестнице, а Беляев, осмотрев динамо и провода, проверил распределение тока и выглянул через перегородку в машину.
Там, словно тени, неслышно скользили смазчики с длинноносыми жестяными маслёнками. Мерно кланялись мотыли, и мерно поклевывали парораспределительные клапаны.
Откуда-то, словно из самого цилиндра, вместе с поршнем выскочила коренастая, пузатенькая фигурка старшего инженера с маслёнкой в руке, в засаленной, выцветшей куртке.
Инженер приятельски кивнул Беляеву на его «под козырёк», закричал что-то на ухо машинисту и, поставив маслёнку на ступеньку кожуха, направился в отделение динамо.
— Ну-с! Как себя чувствуем?
— Благодарю вас! — улыбнулся Беляев.
— Да, да… Оскар теперь вам обязательно какую-нибудь мерзость сделает. Они с капитаном приятели… Впрочем, здесь они ничего не посмеют сделать. Компания со мной, батюшка, всё-таки считается немножко. А вот на берегу… Вам в Генуе придётся в машине посидеть. Я вас на всю выгрузку на вахте не в очередь продержу… Кстати, кажется, вдвойне удачно вышло?.. Она ваша соотечественница?
— Кто вам сказал, мсье?
— Кто? Конечно, не ваша дама, свирепый рыцарь! Та только и ахала наверху, как бы вам чего не было. Сами виноваты: зачем заревели на Оскара по-русски?
— Забылся! — сконфузился Беляев.
— То-то вот и есть. Политический?
Беляев покраснел и молча кивнул головой.
— Эх, молодёжь, молодёжь! — покровительственно похлопал инженер Беляева по животу. — Мало вас драли в детстве, а надо бы… У вас документы-то надёжны?
— И документы, и свидетели есть. — Беляев вдруг решился и откровенно рассказал инженеру свою историю.
— В таком случае вам плевать на всех. Стойте на своём. Не верите, мол, — снеситесь телеграммой с парикмахером. Только и всего… А отчего этот трансформатор не работает?
— Нильсон до утра выключил.
— Так. Ну а у вас как… Что там ещё?
Затрещал машинный телеграф.
— Есть «самый полный ход»! — раздался ответ вахтенного машиниста в рупор телефона.
Клапаны и локти мотылей ускорили такт.
— Подшипник! Подшипник у левого! — страдальческим голосом закричал инженер помощнику машиниста. — Разве вы не слышите, варвар вы этакий?
В мягком жужжанье машины проскальзывал сухой и отрывистый стук.
— Беда с этим народом! — замотал головой инженер, вернувшись за перегородку. — Вы зачем?
В машину спускался второй инженер, рыхлый добродушный брюнет с двойным подбородком и глазами навыкате. Брюнет неодобрительно покрутил головой и кивнул в сторону машины.
— Гонит? — выронил он вопросительно.
— Только что сигналил «самый полный»… Что ж? Океаном идём!
— Да, океаном… Штурман мерял на баке температуру воды. Сильно падает.
— Ну? А волна какая?
— С одиннадцати часов словно маслом всё море смазало… и на небе ни облачка.
— Это скверная штука. Куда ж он несётся как сумасшедший?
— Всё банкиры! Давеча телеграфисту вздохнуть не давали, теперь к Гибралтару спешит. С парохода биржей руководить хотят. Заинтересовали капитана премией, вот он и старается.
— Но… позвольте! — закипятился толстяк. — Ведь на его совести несколько сот человеческих жизней!
— Э? — брюнет безнадёжно махнул рукой. — Разве наш генерал на это посмотрит? Хуже всего в этих широтах не с айсбергом рискуешь встретиться, а с ледяным полем. Его под водой и не видно, пока не наскочишь…
— Есть «без осечки»! — крякнул в телефон голос машиниста, и Беляев уловил в нём тревожные, недоумевающие ноты.
Толстяк инженер на секунду остолбенел. Потом разразился бранью и опрометью кинулся наверх из машины, еле успевши сдать вахту брюнету помощнику.
