Елена Ткач - Зеркало Пиковой дамы
— Мы длинной вереницей пойдем опохмелиться!
Цитата была из "Синей птицы", только, понятное дело, несколько перефразированная…
— Кто завтра идет к Марку Николаевичу? — помахивая пучком петрушки, воскликнул Пашка.
— Мы с Маней, — отвечала Аля.
— И я с вами, — вставила Наташа.
— Ты же позавчера была! — удивился Макс.
— Ну и что? Я ещё хочу!
— Ребят, а не пора ли вам пора? — поинтересовалась Маруся, оглядывая парней, сидевших с мутным взором и побелевшими лицами.
— Не-а, — помотал головой Илья. — Мы ещё наш гимн не грянули!
— Ладно, давайте грянем и по домам! — решительно заявила Маруся. — У Маньки глаза слипаются, а ей ещё вещи разбирать…
— Завтра разберу… — сказала Маня, вытягивая ноги. — Ой, как ноги гудят!
— Так, мы поем или не поем? — снова возник Илья. — Он все время глядел на Алю и улыбался немного бессмысленной, но совершенно счастливой улыбкой.
— Поем! Три-четыре… — скомандовала Маруся.
— Це-е-лую но-о-чь соловей на-ам насвистывал,
Го-о-род молчал и молча-али дома.
Бе-елой ака-а-ции гро-о-здья душистые
Но-о-чь напроле-ет нас сводили с ума-а…
Любимый романс из фильма "Дни Турбиных" все пели громко, с чувством, не в лад, потому что много выпили и сил никаких уже не было: так все устали, намучались за эти прошедшие дни…
Когда отзвучала песня, Маруся с Алей выпроводили парней, распрощавшись с ними до завтра. Маня после болезни ещё полностью не оправилась и прилегла, а девчонки быстро убрали со стола, помыли посуду и заварили чайку.
— Аль… — смущенно окликнула подругу Наташа. — Я очень хочу с твоими родителями познакомиться… поблагодарить. Только мне очень стыдно!
— Давай завтра. А стыдиться тут нечего, всяко бывает…
— Слушай, какие у тебя родители потрясающие! — подхватила Маня. Другие бы прямо вцепились в это золото, хапнули и дело с концом! Сказали бы: это бабушкино, она спрятала… А они от него отказались.
— Но зеркало-то принадлежит студии, — возразила Аля. — А монеты были в нем. Значит, они часть его. А вообще… мама всегда говорила: богатство это испытание, как и бедность! Кто знает, какую цену за него придется платить… Говорит, нужно отпустить хлеб по водам. Отдать… Потому что, все, что нас окружает, нам не принадлежит.
Они примолкли, посидели ещё немного… каждая думала о своем.
— Все девчонки, я побежала! — наконец, заявила Наташа. — А то бабушка наверно не спит: и так со мной намучилась, бедная…
— Да, хорошо еще, что родители твои ничего не знают, а то бы точно свихнулись, — кивнула Аля. — Кстати, когда они возвращаются?
— Где-то к маю срок контракта кончается… Приедут. Это скоро совсем…
— Да, весна… — улыбнулась Маня.
— Слушайте, девоньки… а мне пойдет, если волосы кверху поднять? — заволновалась Наташа.
— Это как?
— Ну, вот так, — Наталья резко наклонилась, тряхнув волосами, они свесились до полу шелковым водопадом, она перехватила их на макушке обеими руками и соорудила замысловатый узел.
— Здорово! — восхитилась Аля. — А с чего это ты…
— Завтра иду на свидание. Андрюша в кафе пригласил! — выпалила, сияя, Наташа. — Ну все, убежала!
Наташка умчалась, а Маня спросила подругу:
— Может, останешься? Вторая кровать пустая — моя соседка вернется только к понедельнику. Или родители будут волноваться?
— Да нет, я их предупредила, что возможно останусь.
Они скоро легли, но никак не могли заснуть, все вспоминали…
— Аль, как думаешь, — глядя в потолок, шепотом спросила Маня. — Золото бабушка твоя в зеркало спрятала или её подруга… ну, которая умерла, когда графиню играла?
— Не знаю… — та помолчала, задумалась. — Мне кажется, бабушка… Она мне накануне во сне так хитро улыбалась! Как будто хотела сказать, что бояться нечего, все наладится. Вот и наладилось! И Наташкин долг отдали, и аренду за два года вперед уплатили, и на счету теперь деньги есть. Прямо, как в сказке! Вот только Марк Николаевич…
— Ничего, выкарабкается, — заверила её Маня. — У него же только микроинфаркт, в два счета на ноги встанет…
— Только бы больше никаких передряг не было. Кто ж знал, что у него сердце больное…
— Без передряг в театре не обойтись. А сердце ему подлечат, будет как новенькое! Надо нам его поберечь…
— Ага. А знаешь… — Аля улыбнулась в темноте. — Мне, кажется, очень Илья нравится.
— Кажется или точно нравится? — хихикнула Маня.
— Ой, Мань, я, похоже, жутко влюбилась!
— Слава Богу! Давно пора… — Маня поплотней закуталась в одеяло и вдруг резко села в кровати. — Аль, сегодня ж седьмое!
— Ну да, седьмое… А что?
— А то, что сегодня все кончилось. Ну, вся эта история. В ней как бы точка поставлена: Марка выписали из больницы, Наташка призналась, что ей о картах теперь даже думать противно…
— Ну и что?
— А то, что началась она тоже седьмого. На Рождество! Помнишь, как мы на тебя тогда обвалились? Вечер сокол вечер ясен сыры боры, сыры боры, сыры боры облетал… — напела она. — Семерка сыграла!
— А тройка? — Аля тоже подскочила в постели.
— Тройка? — Маня наморщила лоб — Мы прятались трижды!
— Как это?
— В первый раз я за зеркалом, когда пришел Николай Валерианович и я узнала, что с Наташкой, так?
— Так…
— Второй — когда ты побежала за моим лемурчиком и спряталась в гнезде, услыхав, что идут Алена с Гариком, так?
— Да…
— И третий — Наташка, когда пришла в парике и красном платье: ведь её никто не узнал, она была как бы в маске…
— Личина… — догадалась Аля. — То, что скрывает настоящее лицо, лик!
— Точно! И когда она, как во сне, пошла прямо к сцене, и Алена вдруг узнала её отражение в зеркале, это её так потрясло…
— Глупости! С чего б это вдруг Алена так потряслась при виде Наташки… не такая уж она слабонервная! Нет, она увидела что-то другое…
— Но что?
— А вот этого мы никогда не узнаем…
— Тройка, семерка… туз, — засыпая, прошептала Маша.
* * *Алена лежит в больнице имени Корсакова, в сорок второй палате. Гарик ушел из студии. Николай Валерианович согласился помочь Далецкому: подумывали о постановке Булгакова. Комиссия, расследовавшая происшедшее, ни к какому выводу не пришла: предположили, что актриса по чистой случайности разбила зеркало, когда вырубили свет из-за неполадок в сети.
Старую графиню играет Наташа.
