Яков Шехтер - «Треба знаты, як гуляты». Еврейская мистика
Еще секунда, еще мгновение, и все приходило в действие. С вдохновенным лицом склонялся реб Велвл над задней ногой. Вздымались и опадали кисти рук, сверкал нож, искрились инструменты, сменяя друг друга, словно в танце. Длинные изящные пальцы реб Велвла легко и элегантно порхали над столом.
Художник, поэт, музыкант насыщают нашу душу прекрасным, которое призвано преобразить ее. Правда, это происходит не всегда, а если быть точным, почти никогда не происходит, но это уже проблема не прекрасного, а того, кто его созерцает.
Кусок мертвого мяса, с таким воодушевлением превращенный в кошерную, то есть отвечающую Высшему желанию пищу, становился после переваривания частью человека и поднимал к Небесам его тело, а тело, в свою очередь, влекло вверх душу. И разве реб Велвл, своими руками и сердцем помогавший подъему души человеческой, не достоин называться поэтом больше, чем какой-нибудь виршеплет, воспевающий позорные оттенки своей похоти?
Стоит ли говорить, что реб Велвл считал себя хасидом, приверженцем учения Бааль-Шем-Това.
Одним прекрасным субботним утром вернувшись из синагоги и произнеся кидуш над кубком вина, реб Велвл зажмурился и, предвкушая удовольствие, щедро отхлебнул. Кейла, жена реб Велвла, всегда покупала для кидуша самое лучшее вино.
— Все деньги, потраченные на субботу, — не уставала повторять Кейла, — Всевышний возвращает. Так зачем скупиться?
И она не скупилась, поэтому молва о роскоши субботних обедов в доме реб Велвла и Кейлы давно выплеснулась за пределы городской черты и докатилась до Балты, Бирзулы и Красных Окон.
Сделав изрядный глоток, реб Велвл вместе с привычным райским ароматом ощутил и некую горечь.
— Неужели вино испортилось? — подумал он и, чтобы лучше разобраться, сделал еще один глоток. Горчило по-прежнему. Заглянув в бокал, он обнаружил в нем лишь несколько капель. Доливать и пробовать еще раз реб Велвл не стал, дабы не расстраивать Кейлу. Ну, попалась одна испорченная бутылка, что можно поделать! Зачем портить жене субботнее настроение…
Омыв руки и благословив две пышнейшие халы из трижды просеянной муки, он, не спеша разрезал халу, посолил и, взяв один из ломтей, откусил небольшой кусочек.
Вот беда, хала тоже горчила! Горчил и салат, горчила соленая рыба, горчил чолнт и даже штрудель — райский штрудель с маком, изюмом и вареньем, пропитанный медом штрудель — тоже горчил!
— Что случилось, милый? — обмануть Кейлу ему никогда не удавалось.
— Горчит, все горчит, — он тяжело вздохнул.
— Горчит? — она быстро поднялась из-за стола и ринулась на кухню.
Реб Велвл никогда не покидал родную Одессу. О дальних странах, изумрудных морях, омывающих коралловые рифы, горах, покрытых никогда не тающим снегом, пустынях, по которым гуляют самумы и смерчи, он только слышал от моряков или читал в книжках. Коралловые рифы плохо укладывались в его воображении, но вот что такое смерч, он хорошо представлял. Его жена, Кейла, была самым настоящим смерчем, по ошибке или по причинам, непонятным для простых смертных, заключенным в прекрасную женскую оболочку.
Двигалась Кейла стремительно. Секунду назад она осторожно поставила на стол перед мужем стакан чая в мельхиоровом, начищенном до блеска подстаканнике, и вот ее голос уже доносится из кухни, где она о чем-то спорит с кухаркой. Переведя взгляд на окно, реб Велвл видит на углу улицы удаляющуюся спину жены, а спустя минуту она уже отрезает тонюсенький ломтик от только что купленного лимона и опускает его в стакан чая.
Сиял не только мельхиоровый подстаканник. Любая вещь в их доме, попав в руки Кейлы, спустя минуту начинала лучиться, отбрасывая солнечные зайчики не хуже настоящего зеркала. Порядок, чистота, блеск и великолепие наполняли небольшую квартирку реб Велвла и Кейлы до самого потолка. Все всегда делалось вовремя, один раз установленные правила соблюдались неукоснительно и с педантичностью, способной вызвать если не восторг, то, по меньшей мере, приступ зубной боли.
— Счастлив реб Велвл, добра и приятна его доля! — воскликнет посторонний наблюдатель и… Ох, как жестоко он ошибется, этот гипотетический свидетель картины чужого семейного счастья.
Но, впрочем, существует ли в природе посторонний еврейский наблюдатель? Можно ли отыскать еврея, со спокойствием постороннего рассматривающего жизнь ближнего? Ведь еще на горе Синай, во время дарования Торы, поклялись евреи быть ответственными друг за друга. Не в этой ли клятве кроется такое пристрастное, пристальное отношение к родственникам, приятелям, соседям и просто малознакомым людям, относящимся к еврейскому народу? Не в ней ли корень распри между «лытваками»[11] и хасидами?
Впрочем, человеку свойственно объяснять самые низкие свои поступки самыми высокими побуждениями. Вместо того чтобы честно признать: мне не нравится манера говорить реб Хаима Рабиновича, а тусклые глазки и слюна в уголках губ реб Соломона Канторовича приводят просто в бешенство, мы начинаем толковать о Синайском откровении, клятве, данной когда-то Всевышнему, и прочих высоких материях.
Как и всякая рачительная хозяйка, повелительница быта и последняя инстанция в домашнем суде, Кейла не могла смириться с навязанной ей ролью второй половины. Воспитанная в религиозной семье, она понимала, как и что должно выглядеть и, внешне придерживаясь правил, умело изображала при посторонних кроткое домашнее существо. Однако стоило гостю распрощаться и захлопнуть за собой входную дверь… В общем, семейное счастье реб Велвла было трудным, хлопотным и многотерпеливым делом.
Разумеется, свою борьбу с мужем Кейла никогда не объясняла претензиями к его характеру или привычкам. Ее религиозные родители сумели объяснить ей всю низость подобного рода претензий и привить презрительное отношение к вертихвосткам, позволяющим себе относиться к главе семьи подобным образом.
Нет, упреки Кейлы располагались совсем в другой сфере! Искренне, страстно и самозабвенно она боролась с хасидским отклонением своего мужа от «лытвацкого» направления в иудаизме. Самым удивительным тут был тот факт, что Кейла, девушка из потомственной хасидской семьи, долго не соглашалась выйти замуж за Велвла, юноши из семьи потомственных «лытваков», совсем недавно ступившего на дорогу, проложенную Бааль-Шем-Товом. Ох, какие только причудливые формы не принимает извечное соперничество мужа и жены…
Главным мишенью для нападок Кейлы были чудеса, сотворенные хасидскими праведниками. Так уж вышло, что ни одно из этих чудес не коснулось самой Кейлы даже краем крыла. Она только слышала многочисленные рассказы о чудесах, происшедших где-то, когда-нибудь и с кем-нибудь. Но ни с ней самой, ни с кем бы то ни было из ее многочисленных родственников и друзей никогда ничего похожего на чудо ни разу не произошло.
