Ольга Крючкова - Прелат
Карета и сопровождающий её всадник, въехали в распахнутые ворота постоялого двора. Леон подумал: «Карету я уже видел, неужто…» Его мысли оборвал Рене, спустившийся с козел:
– Леон, у тебя найдётся свободная комната, да побольше сытной еды.
Хозяин обомлел: перед ним стоял прелат, обнаруживший похищение Жиля и графини.
– Сударь, милости просим. Мы всегда вам рады!
В этот момент второй всадник спешился и направился прямо к обомлевшему хозяину.
– Отец, это я – Жиль, – сказал юноша, скинув с головы капюшон.
Отец и сын обнялись.
– Анриетта! Анриетта! – закричал Леон. – Наш мальчик вернулся!
Анриетта выбежала из амбара и бросилась к сыну.
– Жиль! Какое чудо! Все эти дни я молила Господа, дабы он помог тебе! – она обняла сына и расплакалась. Тот тоже расчувствовался.
– Ну, что ты плачешь, я же жив…
Анриетта почувствовала: с сыном что-то не то, и начала внимательно его осматривать – материнское чутье не обмануло. Женщина увидела металлическую рукавицу на руке Жиля.
– Что это? Почему ты надел её? – недоумевала она.
– Анриетта, оставь парня в покое! – вмешался Леон. – Главное – он вернулся. Нам надо молиться за господина прелата! – хозяин почтительно поклонился Рене. – Рука – не голова! Прошу, сударь, я провожу вас в комнату. Анриетта, позаботься о госте.
– Да, Леон, а свободна ли комната, где останавливалась графиня де Олорон? – поинтересовался прелат.
– Конечно, сударь… А я всё думаю: знакомая карета!
Рене отворил дверцу кареты и подал руку Элеоноре:
– Ваше сиятельство, мы прибыли. Здесь вы сможете отдохнуть и отужинать.
Перед растерявшимися супругами появилась графиня и милостиво улыбнулась.
– Господи! Какая радость-то, ваше сиятельство! – одновременно затараторили муж и жена. – А ваши люди отбыли сегодня в Орлеан. Они до последнего ждали – может, весточка придёт от вас…
Графиня удалилась в комнату, Анриетта прислуживала ей вместо горничной. В это время мужчины ужинали и пили пиво в трапезной. Посетителей уже было мало, да и те, которые остановились на постоялом дворе на ночь, отправились отдыхать: обычно торговцы вставали с первыми лучами солнца и отправлялись в путь.
Рене и Жиль изрядно проголодались и покуда они уделяли должное внимание позднему ужину, Леон сообщил им о последних событиях, произошедших на постоялом дворе.
– Секретарь и горничная графини так убивались по своей госпоже, а ещё пуще о том, что не уберегли её, содрогаясь при одной мысли о маркизе де Турней, что никак не хотели покидать постоялый двор. Анриетта же рыдала, не переставая… Да, вот так… – рассказывал хозяин, попивая пиво. – А на следующий день сюда пожаловал целый вооружённый отряд из Орлеана. Я так и не понял: то ли они – люди маркиза, то ли – Главного инквизитора. Они опросили меня, Анриеттой, секретаря, горничную, постояльцев, а мы и толком-то ничего не знали – так ведь спали от колдовского порошка! Перевернули здесь всё вверх дном, а потом уехали.
– Куда? – поинтересовался Рене.
– Да кто ж мне, сударь, скажет?! Наверное, отправились искать графиню. А вот вы их опередили – теперь награда ваша. Рыцари поговаривали, что маркиз обещал спасителю своей невесты тысячу золотых монет. Это же, какое богатство! Хватит на всю жизнь, да ещё и детям останется.
Рене задумался: неплохая награда, пожалуй, золото будет весьма кстати.
– Отец, – обратился Жиль к родителю. – Я хочу тебе сказать…
– Да я всё понял, сынок, – опередил его отец. – Ты поступил на службу к господину прелату.
Рене кивнул.
– Жиль проявил себя на редкость храбро. О таком помощнике можно только мечтать.
– Благодарю, господин прелат, за такие слова… – Леон опечалился. – Нам будет не хватать тебя, сынок… Но значит, – такова твоя судьба. Я не буду мешать.
* * *Замок маркиза де Турней находился примерно в лье от Орлеана. Элеонора никогда не бывала в этих местах, проведя почти всю жизнь в Наварре, во владениях своего могущественно отца. Несколько раз она бывала во Франции, но её поездки ограничивались лишь переходом через Пиренеи до Тулузы – сердца Лангедока.
Рене правил лошадьми, он быстро сориентировался, Орлеан и его предместья были ему хорошо знакомы. По дороге повстречались трое стражников, которые с готовностью подтвердили: карета движется в правильном направлении и вскоре достигнет замка Ла Монси-Турней.
Ла Монси-Турней, один из многих замков, принадлежащих маркизу, выглядел величественно. Расположенный на высоком берегу Луары, причём стратегически выгодно, окружённый глубоким рвом с многочисленными шеуссетрэ[50], помнящими ещё нападения англичан и Жанну д’Арк[51], замок казался просто неприступным.
Рене обратил внимание на сторожевые башни, за их машикулями виднелись дулами многочисленных фальконетов и бландербасов, над воротами, обшитыми толстыми листами металла, стояла огромная, словно дракон, аркбаллиста[52].
Карета въехала на мост. Из надвратной башни, украшенной гербом, кабаном с хвостом лисы, появилась голова стражника.
– Кто такие?
– К его светлости, маркизу де Турней. Я – Рене де Шаперон, имею честь доложить о прибытии графини Элеоноры де Олорон Монферрада.
Стражник буквально изменился в лице. Послышались возбуждённые голоса, ворота отворились: путешественники имели честь лицезреть внутренний двор Ла Монси-Турней.
Не успела карета въехать в пределы замка, как маркизу уже доложили о прибытии его невесты. Де Турней не поверил своим ушам, и бросился бегом вниз по лестнице, забыв, что сие не подобает человеку его положения, но желание видеть Элеонору было столь страстным, что об этом никто даже не задумывался.
Когда маркиз выбежал во внутренний двор, Элеонора, оперевшись на руку прелата выходила из кареты.
– Боже мой! Сударыня! – воскликнул де Турней. – Я счастлив вас видеть! – в порыве чувств маркиз осыпал руки Элеоноры поцелуями. – Очень жаль, что наша встреча не состоялась ранее из-за столь прискорбных обстоятельств… С вами всё впорядке?
– О, да! Благодаря господину прелату!
Рене слегка поклонился.
– Сударь, вы вернули мне невесту! Прошу вас и вашего помощника, – маркиз кивнул в сторону Жиля, – погостить в Ла Монси-Турней.
– Почту за честь.
* * *Де Шаперона и Жиля разместили в просторной комнате, её окна, как впрочем и все остальные в Ла Монси-Турней, выходили во внутренний двор прямо на башню-донжон[53], которая со всех четырёх сторон была увенчана гордостью хозяина – механическими часами, весьма дорогим удовольствием в отличии от клепсидры[54].
