Ирина Андронати - Темный мир
— И что? — тупо спросил Джор, поднялся и побрел к умывальнику. Вода там шла с привкусом железа, но это лучше, чем ничего…
— Да так… — вслед ему сказал Артур. — Когда понимаешь, в чем у человека интерес, уже можно маневрировать.
— Он не человек, — сказал Джор, не оборачиваясь.
…А нас вели, иногда подталкивая тупыми концами копий в спину, да и пониже спины — по-моему, безо всякой к тому нужды, а просто забавляясь. Бежать мы все равно не могли, побегай-ка с руками, связанными за спиной, тем более когда на шею тебе накинута петля, а конец веревки обмотан вокруг талии у конвоирши. И хотя Маринку эти дивные эльфы слушались во всем, но веревки с нас снять они категорически отказались: таков-де устав, а если что не по уставу, то начальство не помилует.
Тогда, на поляне, они появились сразу со всех сторон, числом семь, с натянутыми луками в руках — проступили из воздуха, стали видимыми, как еще это описать? — вот только что никого нет, и вдруг воздух идет прозрачной рябью, как вода, и из ряби выходит человек, и рябь тут же пропадает… Были они точь-в-точь как эльфы во «Властелине колец», разве что одеты более разнообразно, не совсем в униформу, и ушки хотя и были заострены, однако не так гротескно, как в кино, — чуть-чуть заметно, и все. Молва всегда склонна преувеличивать отличия.
В общем, нас с Шарпом мигом поставили на колени и обыскали. Потом все найденное снова рассовали нам по карманам и в рюкзак, за исключением пистолета и метательных ножей Шарпа. Красивые и хищные у него были ножички…
Ну и связали нас, как я уже сказал. Моментально, не туго, но чем-то таким, что не растянуть и не порвать, тут же врезается в кожу — леской, что ли.
А потом эти дивные эльфы окружили Маринку, встали на колено и, положив правую руку на левое плечо, склонили головы.
— Вот… это… да… — тихо сказал Шарп.
Да я и сам офигел, если честно. Сколько я Маринку знаю? — она еще в школу не ходила…
Но говорили они тогда совсем непонятно, и Маринке приходилось объясняться с ними жестами. А они лишь согласно кивали и предлагали немедленно идти дальше.
И в конце концов мы пошли.
Поляна, круглая, заросшая травой, вдруг превратилась в лесную просеку, по которой как ни в чем не бывало продолжала тянуться желтая тропа. Песок, как мне кажется, чем дальше, тем делался желтее, ярче и чище. Наверное, такую тропу легко было рассмотреть и в более плотных сумерках.
Ночь между тем никак не наступала — даже с поправкой на все северные извраты. Ни солнца, ни луны, но с неба лился рассеянный свет — достаточно яркий, чтобы читать.
А потом началось странное…
(Написал и подумал, что это звучит нелепо. Как будто все, что было до того, — нормальное. Но, понимаете, есть странности и странности. Странности просто, странности страшные и странности впечатляющие. Эта была из последних, поэтому я ее отмечаю особо.)
Пейзаж менялся. Не так, как при ходьбе или, скажем, езде, — там все понятно. Здесь же один пейзаж проступал сквозь другой: например, в лесу мне начали мерещиться горы, и буквально через сотню шагов лес истончился и растворился, а тропа повела нас по узкой седловине, и влево уходило темное скалистое ущелье, а справа зеленела поистине райская долина, и даже видны были небольшие стада то ли антилоп, то ли оленей. И точно так же горы сменил берег бурной реки и длинный подвесной мост…
По мозгам это било, конечно… ой. Чем-то происходящее напоминало воздушную яму на самолете — провалился, воспарил, уши заложило, и о чем думал и говорил до этого, уже все равно. Жизнь в каком-то маленьком смысле начинается заново, с нуля. Вот тебе леденец.
Когда мы перешли мост, я стал понимать конвоирш.
Нет, они не заговорили по-русски, а я не обрел чудесным образом владения чужим языком. Просто я как будто вспомнил эти слова, которые знал когда-то, но начисто забыл…
Не могу сказать, что меня это обрадовало. Дивные эль- фийки рассуждали о наших с Шарпом статях и как бы это сказать? — кинув жребий, делили нас промеж собою.
— My little sister, — позваляМаринку. — You hear… you understand what they say?
— No. What?
— They have the views of our innocence.
— Do you really understand them?
— Aye.
— Ups… Just a minute… I think I do too*.
Маринка огляделась. Тропа как раз вела между двух невысоких зеленых холмов. Маринка выбежала вперед, повернулась, раскинула руки:
— Стойте!
— Хозяйка, — строго сказала старшая из эльфиек. — Надо идти… пройти… быстро. Время… потом. Объяснить. Идти сейчас.
— Сестренка. Ты слышишь… ты понимаешь, что они говорят?
— Нет. Что?
— Они имеют виды на нашу невинность.
— Ты на самом деле их понимаешь?
— Ну.
— Ой. Минуточку… Я, кажется, тоже.
23
Пейзаж сменился еще пару раз, и предпоследний из них был прокаленной каменистой или даже шлаковой пустыней, причем стояла ночь, черная южная ночь, от земли шел удушливый жар, пахло серой и углем, и я еще подумал: а как же здесь днем? — и половинка луны над горизонтом висела багровая, подрагивающая, как желе… Эльфийки наши подобрались, шли сторожко, с наложенными на тетивы стрелами — видимо, кто-то опасный таился за выжженными скалами. Но и это миновало, и мы оказались на берегу классического карельского озера то ли перед рассветом, то ли сразу после заката. Тонкие розовые облака висели в прозрачном бездонном небе…
У самого среза воды горел огонь в каменной чаше, а на песке, сильно накренившись набок, лежали две лодки с непривычно высокими носом и кормой. Очертаниями они напоминали папирусные ладьи древних египтян, но сделаны были из тонких, идеально подогнанных досок, причем не просмоленных, а, как мне показалось поначалу, провощенных. Две совершенно юные девицы с луками радостно выскочили из воздуха и поклонились Маринке.
— Бенефис, — сказал я.
Она не удостоила меня даже движения брови.
Лодки моментально спустили на воду, оснастили вытащенными со дна швертами, поставили мачты, развернули паруса… Откуда-то взялся — я не видел, как его поставили, — мосток, к которому уже оснащенные лодки причалили с двух сторон. Маринку почтительно ввели на одну, размером побольше и с огромными голубыми глазами, нарисованными на бортах поближе к носу; нас же с Шарпом спихнули в другую, поменьше и с глазками маленькими, красными, поросячьими, а также с кабаньими клыками, прорисованными с большой любовью. Петли с шей у нас сняли, но руки не развязали, велели сидеть тихо, чинно и не болтать, а разговаривать лишь по строгой необходимости.
После чего было сказано слово, подул ровный ветер, и лодки, чуть кренясь, понеслись по озерной глади.
Посвист ветра, шелест парусов, шорох воды под днищем складывались в мелодию, которая мне и раньше, с самого детства, иногда снилась, и снится теперь каждую ночь, но я ее, проснувшись, воспроизвести не могу…
Вы не поверите, но я задремал. Проснулся от грубого тычка — в самый шрам на боку, — и за эти мгновения пробуждения мне успело почудиться, что я попал в плен к духам и меня тащат копать чудовищной глубины колодец. Я знал, что подохну в этом колодце, как до меня подохли уже десятки других…
Огромной глубины колодец наш развед взвод действительно находил, но это было года за три до меня, я знал о нем только по рассказам. Так и не выяснили тогда ни кто его строил, ни с какой целью. Разные выдвигались предположения, в том числе и самые бредовые. Триста метров вниз, лопатами и кирками… для чего?
Вот это мне и почудилось. Причем я откуда-то знал ответ — для чего. Но, естественно, не запомнил.
Пхнула меня огромных размеров бабища с идиотской ухмылкой на плоском лице, которое показалось мне странно знакомым. Ей бы в самый раз пошли телогрейка и резиновые сапоги, но нет, одета она была с головы до ног в черную кожу, даже шапочка была кожаная, похожая на купальную. На руке висел хлыст.
— Встал пошел сам, — сказала она. Голос был непропорционально писклявый.
Я обнаружил, что руки у меня развязаны. Кряхтя, я распрямился и стал выбираться из лодки. Ни Шарпа, ни Маринки нигде не было видно, зато любопытствующих эльфиек набралось с небольшой стадион. Лодка причалена была к этакой бревенчатой набережной — частокол из ошкуренных и проморенных до цвета и твердости меди стволов толстенных лиственниц возвышался из воды метра на полтора, удерживая на берегу от сползания чистейший бело-розовый песок, — и на этом песке, все босые, стояли с полсотни эльфиек всех возрастов и сложений и одетые по-походному, как наши пленительницы (узкие штаны, рубашка, жилет или короткая куртка), были буквально наперечет; большинство же предпочитало сарафаны, платья, юбки с блузками и даже легкомысленные шортики и топики; никакого единообразия моды я не заметил.
— Где мои друзья? — спросил я толстуху в черном.
— Потом, — пискнула она. Выбралась следом за мной из лодки и тычком в спину задала направление и скорость. Она была выше меня на голову и раза в два тяжелее.
