Ирина Андронати - Темный мир
— Будет зависеть, — сказал Шарп, криво усмехнувшись. — Но рано или поздно придем.
— Вы здесь в который раз? — спросил я.
— В сто первый. Зачем это тебе?
— Просто. Грибочки собирали?
Невинный мой вопрос заставил Шарпа дернуться. Он не ответил, а я понял, что попал в цель или рядом с целью.
— Ну, все, — сказал он. — Бери рюкзак, студент. Треп окончен, перекура не будет, равнение мне в затылок — и шагом марш.
На краю пляжа мы подобрали валявшиеся там крепкие колья — толщиной в черенок лопаты и метра два с четвертью длиной. Мой был неоднократно пользованный, аж отполированный чьими-то руками…
Тропинка, по которой повел нас Шарп, была высыпана желтым песком.
Сначала мы шли через лес — частый, тонкий, неприятный, серый, больной, с чахлой травой и с деревьями почти без листвы. Какие-то птицы дрались и шумели вверху. Шарп вышагивал впереди, Маринка за ним, я замыкал. Как и велено было, я регулярно тыкал колом перед собой, убеждаясь, что земля по-прежнему твердая. Занятие это было тупое и пока что ненужное, но раз велено было делать — я делал.
Однажды я увидел шагах в десяти от тропинки гриб. Он возвышался над травой сантиметров на сорок — полу сложенный зонтик. Цветом шляпка была точь-в-точь как куртка летчицы: серая, с отливом то фиолетовым, то зеленым. Мне показалось, что края шляпки тихонечко шевелятся.
Как бы услышав мои мысли, Шарп остановился и своим колом показал на гриб:
— Во, видел? Это маленький, а высушить такой взрослый и привезти в Амстердам — тридцать тонн евров в кармане. Понял, пацан? Но выходить на него надо, как на тигра…
— Кусается?
— Типа того. Ладно, пошли дальше. Может, на обратном пути… да и пусть подрастет. Злее будет.
Ну что ж. Я пополнил свою кладовую кусочком новой бесполезной информации.
Я говорил, что помню множество совершенно ненужных вещей? Нет, не говорил. Нормальные люди узнают что- то новое, используют — и благополучно забывают. Выбрасывают, как обертку от мороженого. Бесполезное забывают еще быстрее, чтобы не захламлять полезную площадь на чердаке. Хороший такой встроенный механизм «защиты от дурака». А у меня все застревает в башке. И не сказать что я эйдетик или там какой-нибудь человек-магнитофон или человек-фотоаппарат, — нет. Я запоминаю что-нибудь не лучше и не быстрее других. Мне так же, как и всем, приходится учить, повторять, зубрить… Просто я гораздо медленнее забываю. И все это незабытое беспорядочно ворочается внутри и время от времени вспоминается… потом отходит, уступая место другому, столь же ненужному… В общем, практической пользы от этого никакой, а противно временами бывает.
Буквально через двадцать шагов лес кончился, и Шарп провалился в болото.
21
Похоже, он просто сам на несколько секунд забыл о собственных наставлениях не только смотреть под ноги, но и тыкать колом… в общем, он единым шагом провалился по пояс — и замер, раскинув руки, будто боясь их испачкать.
Маринка от неожиданности присела, а я, пробуя дорогу колом — твердо… твердо… твердо… мягко… опять твердо… — обошел ее и встал чуть впереди и рядом.
Лес вокруг не то что исчез — все деревья остались на местах, — но изменился, будто на него взглянули под другим углом или при другом освещении. Кочки, гниловато-сочная трава, подозрительно ровные зеленые проплешины… Тропинка длилась, но пунктирно.
Пока я сосредотачивался, Шарп погрузился по грудь. Теперь он осторожно нащупывал в грязи затонувший кол. Нащупал. Выволок. Стал им плашмя искать опору. Не получилось. Не получилось. Не получилось…
Маринка судорожно дышала рядом.
Я сделал еще шаг вперед, оглянулся. Теперь Маринка смотрела на меня — и, хотя не говорила ни слова, я буквально до дрожи чувствовал, что ее наполняет: а может, так и надо? Пусть тонет? А мы — как-нибудь…
Я чуть качнул головой, встал на колени, оперся левой рукой о кочку — и протянул кол к Шарпу. Коснулся его плеча. Он сидел в грязи уже по подмышки.
Шарп все понял. Я поражался его самообладанию. Он медленно поднял правую руку, взялся полной пятерней за конец кола, стал медленно и осторожно поворачиваться. Я, подлаживаясь под его тягу, стал принимать кол на себя. Тут надо не торопиться, грязь держит липко, и чем сильнее тянешь, тем сильнее она сопротивляется; если же тянуть медленно, буквально по сантиметру, она подается…
И тут моя левая рука провалилась сквозь кочку. Я ухнул лицом вниз, в самую грязь, выпустил кол, но тут же его схватил… опора была только от середины груди и ниже, свободной рукой я оказался в той же яме, что и Шарп, — и теперь сползал туда весь, и не сказать что медленно. И Шарп погрузился, на поверхности была только его голова со страшно скошенными в мою сторону глазами, я понимал, что ему хочется от души обматерить меня, растяпу… и тут Маринка ухватила меня за ноги и потянула.
То есть я знал, что это может быть только Маринка и более никто. Поверить было трудно. Стальная, чудовищной силы хватка, пальцы продавили плоть сквозь ботинки до самых костей. И то, с какой силой она тянула… это что-то страшное. Я заорал: «Легче! Легче! Ты мне ноги сломаешь!» Она не сразу, но сообразила. Кол выскальзывал у меня из рук, поскольку и руки, и кол — все теперь было в грязи.
— Тормози! Хорош!
Она перестала тянуть, но не отпустила меня, а — перебирая за штаны, за куртку — дотянулась до кола, ухватилась за него…
— Медленно! — предупредил я.
Она поняла. Кол пошел медленно, но с неотвратимостью гидравлического пресса. Я не тянул, я цеплялся. Шарп, весь в грязи, выползал на твердое место, на тропу — как кит, которого тянут лебедкой.
Там, где Маринка упиралась в землю, остались глубокие борозды.
— Ну, ребята… — дыша, как тот же кит на берегу, сказал Шарп. — Ну, ни фига ж… оплошал… Ф-фу-ххх… Вам бы утопить меня, а вы…
— Объяснять? — спросила Маринка жестко.
— Сам пойму… — Шарп откинулся и помотал головой. — Ну, блин… бывает же. Расскажешь — не поверят…
Сразу встать я не смог. Маринка так измочалила мои го- леностопы, что там все вздулось и побагровело. Кости вроде бы не хрустели, но все остальные прелести были налицо… тьфу, в наличии. Шарп посвистел, глядя на это, вытащил из кармана жилетки — он, как и я, много чего таскал в карманах — тюбик без всякой этикетки, открыл его, понюхал — и велел мне втирать эту гадость, пока не впитается. Мазь действительно пахла мерзостно — дерьмом и скипидаром, — но уже буквально через пару минут боль начала отступать.
— Минут через десять еще раз намажешь, бинтом затянешь — и к утру как рукой…
— Что это? — Я смотрел на тюбик, словно стараясь прочитать отсутствующую надпись.
— У нас все самое лучшее, — хмыкнул Шарп. — Такого больше нигде не найти. Да, не простая ты девушка, — подмигнул он Маринке, — правду шеф говорил…
— Да пошел бы он, ваш шеф…
— Шеф сам кого хочешь пошлет. Далеко-далеко… — Он засмеялся чему-то внутри себя. Мне кажется, грязевая ванна немножко подвинула его в нашей маленькой иерархии — он стал меньше и проще. — Правда, многих возвращает. Это у него прикол такой есть. Пойди туда, только я знаю куда, захочу — верну, захочу — там оставлю. Правда смешно?
— И вас посылал?
— Было дело. Давно только.
— И куда же?
— А черт его знает. Равнина черная, как из шлака, — пока глаза хватает. И тучи низко-низко, быстро-быстро…
— Но вернул?
— Как видишь.
— Добрый, да?
— Неправильное слово. И «злой» — неправильное. Он вот так, поперек… — И Шарп показал руками, насколько перпендикулярен Волков оси добро — зло. — Ну… колдун. Другие понятия. Он знает, что ему нужно, а нам не понять. Нам главное — понять точно-точно, что он приказывает. И делать.
— Но вы-то — человек? — уточнила Маринка.
— Да.
— И как же так получилось, что вы…
— Служу ему? Так вот и получилось. Душу я продал.
— Оба — на. За сколько?
— Не сосчитать… У меня жена и сын, три месяца, погибли. Пьяный угонщик… Ну, Волков мне и предложил — давай, говорит, сделаю так, что как бы не было этой аварии, а ты мне служить будешь…
— И сделал?
— Сделал. Он все, что скажет, делает. Иногда, конечно, по — колдунски… ну, типа, в точном смысле, слово в слово, а что вы там думали да подразумевали — это мимо… понимаете, да? Но мне он сделал все по-честному.
— Ну да, ну да… — пробормотал я, пытаясь представить себя в подобной ситуации.
— Они живы? — спросила Маринка.
Шарп помотал головой.
— Сын три года спустя… лейкемия, не спасли. Деньги на лечение тоже Волков дал, сколько нужно было — все. Не помогло. Жена ушла после этого… Она в уме немного повредилась, меня винила, что из-за меня все. Про аварию-то она уже и не знала. Ну и Волков ничего не смог сделать. С бабами… с женщинами он так вот тонко не может. Живая — мертвая — это да. А любит — не любит… сложно ему. На такое вот местные колдуньи мастерицы, самая бабская магия. Но с ними у нас тогда все нехорошо получилось… Дай-ка рюкзачок.
