Наталья Сорокоумова - Арикона, или Властелины Преисподней
Жену не пропустили – число посетителей в день строго ограничивали, чтобы не тревожить больного. И Клайм последовал за столбоподобным санитаром по белым коридорам. Здесь пахло хлоркой, чем-то кислым, а еще запахом пригорелой каши из столовой. Клайму внезапно вспомнилось, как лежал он в больнице, залечивая укушенную собакой ногу, как пичкали его уколами от бешенства и таблетками, как кормили гадостной кашей и безвкусным супом… От воспоминаний затошнило.
Санитар открыл дверь и пропустил Клайма в палату. Четыре пары глаз уставились на него, оглядели с ног до головы и потеряли интерес. У круглого стола играли в карты, рисовали и листали журналы с безобидными детскими картинками, стояли на подоконнике тяжеленные горшки с геранью – поднять их под силу было только такому громиле, который провожал Клайма. В открытые окна лился яркий солнечный свет и, главное, – не пахло горелым.
Клайм с опаской покосился на сумасшедших, делящих с Томом палату. Но они выглядели вполне безобидно и занимались своими делами.
Том дремал, откинувшись на подушки. Клайм присел на край его кровати и возможно весело сказал:
– Да, старик, занесло же тебя…
Том, не шевелясь, открыл глаза, и Клайм едва не дал деру, уперевшись в пристальный серьезный взгляд. Том так никогда не смотрел.
– Чего ты, старик? – пробормотал неуверенно Клайм. – Вот тут тебе передали яблочек, да колбасы домашней – доктор сказал, тебе можно… Как ты?
– Она приходила? – внезапно резко спросил Том, не мигая и почти не шевеля губами. Ноздри его раздулись.
– Кто? – опешил Клайм, отодвигаясь.
– Та… В черном… Которая забрала Ника…
– Старик, у Ника был сердечный приступ. Вскрытие показало…
Том усмехнулся недобро. Руки, сложенные на груди, напряглись и побелели.
– Нет, – протянул он, оскалясь. – Не приступ. Я был рядом. Она сказала – приду, жди. Я жду. Она пришла?
Клайм кашлянул и оглянулся на других в палате.
– Что ты видел, друг? – шепотом спросил он.
Том сел в кровати и подвинул свое лицо поближе к Клайму.
– Я скажу тебе, что видел, – напряженным голосом ответил он едва слышно. – Была гроза. Дождь лил. Мы вышли почти сразу за тобой… И шли почти следом за тобой. Пьяные были – не скрою, еле на ногах стояли. От грозы был такой грохот – мы друг друга не слышали… Как будто небо падало на землю…
– Ну? – нервно поторопил Клайм, съеживаясь внутренне.
– А потом – вдруг эта чертова собака! Откуда не возьмись – шасть, под ноги Нику!… Конечно, он пнул ее хорошенько, чтобы в другой раз неповадно было…
– Собака? – переспросил Клайм, чувствуя, как начинают шевелиться у него волосы на голове.
– Уродливая такая псина, – Том опять усмехнулся. – Ник-то ее пнул, да на ногах не удержался, плюхнулся на землю, и я рядом – за руки ведь держались… Поднимаю голову, стоит – она… Я тогда чуть не умер…
– Да кто – она? – чуть не крикнул Клайм, потея.
– Дьявол… Черная вся, одежда кожаная, блестит от воды, а волосы сухие, и лицо. Глаза горят, будто адское пламя отражают. Наклонилась над Ником и говорит: нам пора… Спокойно так говорит, словно в дом приглашает… А Ник вдруг как заорет: пошла прочь, пошла!… Я, говорит, душу свою у бога отмолил, свечки в церкви ставил, и падре меня благословил… Через его, говорит, благословение, ни один черт меня коснуться не посмеет!… А она…
Том задохнулся от видений и разинул рот. Клайм схватил его плечи и встряхнул.
– Говори, – злобно прошипел он. – Говори, пьяница проклятая!
– Она взяла его за руку! – закричал Том и посинел весь. Хватанул ртом воздуха и замахал руками. Глаза полезли из орбит…
– Помогите… – слабо вскрикнул Клайм. – Ох, помогите…
Заверещал кто-то из больных, и сразу же в палату ворвались санитары. Один – со шприцем наизготовку. Хрипящего и беснующегося Тома скрутили, запеленали в одеяло, как ребенка, воткнули иглу в руку. Клайм отступал к двери, пятясь.
– Чертов пес! – плевался через зубы Том. – Чертов пес приходит с ней!… Она заберет тебя!… – и понес настоящую околесицу под действием успокоительного: – Берегись лохматых! Ударишь – сгниешь в аду, никто не вспомнит и имени твоего! Греши не во славу бога – во славу дьявола, и будешь пощажен!… Она приходит ко всем, кто сражается!…
Он вопил все неразборчивее и тише, на губах растянулись нитки слюны. Санитары уложили его в постель, заботливо укрыли и прикрыли окно, чтобы не дуло. Остальные больные тупо взирали на картину сумасшествия, и крутили носами.
На слабых ногах Клайм выполз в коридор…
Глава 13
«…И город не имеет нужды ни в солнце, ни в луне для освещения своего; ибо слава Божия осветила его, и светильник его – Агнец. Спасенные народы будут ходить во свете его, и цари земные принесут в него славу и честь свою. И не войдет в него ничто нечистое, и никто преданный мерзости и лжи, а только те, которые написаны у Агнца в книге жизни…»
В этот вечер опять была гроза. И на следующее утро. И еще несколько дней подряд. Клайм сидел дома и уныло смотрел на падающую с неба воду. Уже неделю он был трезв, и все думал, думал, пытаясь понять, что же тревожит его, что не дает покоя.
Хлопнула входная дверь. Пришла жена. Поставила тяжелые сумки возле порога, и всхлипнула.
– Чего там еще? – недовольно спросил Клайм.
– Том умер, – сказала печально жена. – Ночью, в больнице. Разрыв сердца.
Клайм прыжком выскочил в коридор и ухватился за косяк, чтобы не упасть – так ослабели колени.
– Чего? – прохрипел он.
– Жену его встретила. Она вернулась сегодня утром, похороны подготовить. Сказала, Том оставил тебе записку, – и она протянула ему измятый клочок бумаги. Он схватил его негнущейся рукой. Коряво и неровно на серой бумажке с масляными пятнами (котлеты в нее заворачивали, что ли?) Том нацарапал: «Чертов пес в покое нас не оставит. Не трогай его. Погибнешь. Она пройдет мимо, не заметит. Я его застрелил, а он встал…»
Клайм рухнул в кресло. Дождь на улице стал затихать.
– Ну, что там? – спросила жена.
– Так, прощальное письмо, – ответил он, выдавливая слова. И вдруг схватил плащ и опрометью бросился в сад, к поленице.
Брошенная им тетрадь Мика лежала на земле, дождь бил в поленицу и почти не замочил бумагу. Клайм раскрыл тетрадь на последней странице…
«28 июня. Она – вербовщик. Ищет души. Никакой сделки – она берет тебя, когда ты готов. Как пирог из духовки. Застрелил ее собаку – кровь из нее так и брызнула… Упала, завизжала, задергалась. Лежала на земле, как мертвая, не дышала. Потом открыла глаза – они у нее красные, как огонь. Встала, порычала на меня и ушла через сад к реке. Потом пришла она. Зовет…»
– Дядя Клайм, – сказал девичий голос у него за спиной.
