Алексей Атеев - Девятая жизнь нечисти
– Очень мило. Тогда свихнулся… Хотя… Не мог он столь скоропостижно сойти с ума.
– Ничего он не свихнулся, – язвительно заметил диббук. – Мозги у него крепкие. Но голова тут ни при чем…
– Да оденьтесь, Коля, или кто вы там есть на самом деле, черт бы вас побрал. Стыдно смотреть! – завопил Наумчик. – Что же делать? – спросил он у отца.
К Хаиму уже вернулось самообладание.
– Вот что, – заметил он. – Нужно все как следует обдумать и взвесить. Да кончай ты стенать! – прикрикнул на жену. – Иди выпроваживай гостей и Енту уведи отсюда… А ты, Мошка, отвечай, заклинаю тебя именем господним, почему вселился в красного командира Соловья и как долго намерен в нем находиться?
– Попрошу не называть меня Мошкой, – высоким, писклявым голосом отвечал диббук. – Мое имя – Моисей.
– Хорошо, пускай Моисей. Отвечай!
И не орите, пожалуйста. Я все очень хорошо слышу. Почему я вселился в этого гоя? Да потому, что он стал мужем моей любимой! Моей Суламифи… То есть Енты. Вы не отдали ее мне, и тогда я, используя секреты каббалы и тайные знания, исчислил, как нужно поступить, чтобы все же добиться своего. И вот я в теле этого грубого солдата, к тому же иноверца.
Но как ты смог вселиться в него? Ведь он же христианин, а насколько я знаю, неприкаянная душа может укорениться только в иудейском теле.
Я могу поместиться, где захочу, – с гордостью отвечал диббук. – Хоть в дереве, хоть в камне, хоть в живой твари. А касаемо этого… Так он вообще неверующий и креста не носит. Поэтому вселение в него не составило ни малейшего труда.
И сколь долго ты намерен находиться в этом теле?
Пока оно пребывает на грешной земле.
То есть до самой его смерти?
Вот именно.
После некоторого раздумья Хаим осторожно осведомился:
Даже раввин не сможет тебя изгнать?
Пусть попробует, – заносчиво ответил диббук. – Никто и ничто не сможет разлучить меня с моей любимой.
Скверная история, – заметил Наумчик. – Очень скверная. И нам с вами, папаша, не поздоровится, не сумей мы избавиться от этой напасти. Могу представить, как будут развиваться события. Дело в том, что советская власть не допускает существования нечистой силы. Нашего друга, скорее всего, отправят лечиться в сумасшедший дом. А там, ясное дело, никакой Енты не будет. Ты слышал, придурок?
Диббук молчал.
Но это, так сказать, полдела. Начнется следствие. Как да почему?.. И вот тогда для нас с вами, папаша, и наступят основные неприятности. Будь это какой-нибудь Янкель или Абраша, никто и слова не скажет, а тут красный командир, и не в малых чинах. Поэтому нужно что-то делать, и немедленно.
Ясно, – сказал Хаим. – Завтра начнем действовать. Как говорится, утро вечера мудренее. А может, ты уйдешь по-хорошему? – обратился он к диббуку. – Слышал же, что тебя ждет?
Мне все равно, – ответствовала нежить. – Вы живете в призрачном мире, и ваше время исчисляется мгновением, а я обитаю в вечности, и терять мне нечего. Ибо сказано: «сильна как смерть любовь»[12] Вы, ничтожные людишки, гоняющиеся за сиюминутной выгодой, и раньше-то были смешны мне, а теперь и подавно.
Н-да, – тоскливо заметил Хаим. – С таким справиться будет непросто.
А наутро весь городок облетела весть: в новоиспеченного Ентиного мужа вселилась душа мертвого Моисея Горовица. Большинство, особенно молодежь, конечно, не верило подобной чепухе, люди постарше допускали возможность переселения душ, что, кстати, не противоречило хасидскому учению. А отдельные ортодоксы твердили: мол, это кара Хаиму Берковичу за то, что выдал дочку за гоя.
Перед домом Берковичей собралась внушительная толпа. Народ все прибывал. Никто толком ничего не знал, поэтому те, кто вчера присутствовал на свадьбе, рассказывали про страшные вопли, которые издавала Ента, про суету, поднявшуюся затем в доме, про то, как гостей поспешно выпроваживали вон. Все жадно смотрели на дверь, словно надеялись: вот-вот появится доктор и сообщит: «Больной приказал долго жить». Но доктора никто не приглашал.
А в самом доме происходило вот что. Конечно же, всю ночь никто не спал. Только ближе к утру Хаим немного прикорнул, а проснувшись через часок, ощутил страшную головную боль, чего с ним сроду не бывало. Привыкший лечиться домашними средствами, он выпил большую чашку крепчайшего и сладчайшего кофе, и голова вроде прошла, зато защемило сердце. Однако Хаим, не обращая на это внимания, пошел в опочивальню молодоженов, где в одиночестве пребывал его зять, кем бы он там ни был.
Вы… э-э… ты… э-э… спите? – начал он.
Я никогда не сплю, – охотно отвечал диббук.
Моисей, это взаправду ты?
А вы сомневаетесь? – отвечал диббук с явной насмешкой.
Теперь уже нет. Просто я думал, возможно, ты удалился… э-э… в иные сферы.
Удаляться мне некуда, да и незачем. Мне и здесь хорошо.
Что же мне сделать, чтобы ты… э-э… очистил это тело от своего присутствия?
Да ничего. Все, что нужно, вы уже сделали.
А если я призову раввина? И он заклянет тебя именем всевышнего, протрубит в шофар[13]… Я не знаю, что еще сделает.
Так попробуйте.
Обязательно попробую, но я хочу решить все миром.
– Да мне какое дело.
– Но почему, почему ты так себя ведешь?!
– Я уже объяснял… Ента была для меня дороже жизни. Ради нее я совершил страшный грех…
– И как же ты представляешь свое дальнейшее бытие?
– Пребывать в этом теле, покуда Ента будет рядом со мной.
– Но тебя… или его увезут в психиатрическую лечебницу.
– В таком случае я переселюсь в кого-нибудь еще… В вас, например.
– Храни создатель! – всполошился Хаим. – Для чего это?!
– Чтобы постоянно быть рядом с возлюбленной.
– Послушай, Моисей, а тот, в чье тело ты залез, Николай Иванович Соловей, почему он не может выгнать тебя?
– Как это – выгнать? У него и сил таких нет. Я же говорил, будь он истинно верующий христианин, тогда бы еще мог попробовать, хотя вряд ли бы получилось. А так его голова полна всякой чепухи… Что от нее толку. Ни веры, ни убеждений…
– А вот скажи, могу ли я поговорить с ним самим?
– Зачем?
– Хочу убедиться, что его разум не разрушен, а только подавлен тобой.
После некоторого молчания диббук неохотно согласился:
– Ладно, попробуй, и то разрешаю только потому, что ты, к сожалению, отец моей возлюбленной.
С телом, в котором угнездилось нечто, начало происходить странное. Глаза его стали бешено вращаться, физиономию перекашивали ужасные гримасы, руки и ноги дергались невпопад, как у тряпичной куклы. Казалось, внутри происходит невероятная борьба.
Хаим с огромным любопытством следил за происходящим. И вот перед ним прежний Соловей. Лицо приняло обычное жесткое выражение, хотя и выглядело несколько растерянным. Он с удивлением огляделся вокруг, потом обнаружил, что одет лишь в бязевые кальсоны, и сконфузился. Поспешно вскочил, стал натягивать гимнастерку и брюки.
