Б. Олшеври - Семья вампиров
— Так это в самом деле ты, Карло, ты живой и здоровый. Как же ты вырос и какой красавец. Эх, не судил Бог моему другу, твоему отцу, и полюбоваться тобой.
— Да, доктор, с семи лет я был лишен и отца, и матери, а почему, и до сих пор не знаю.
Старик как-то отодвинулся от меня и замолчал.
— Зачем и надолго ли ты приехал в наш город?
— Приехал я сегодня, а сколько проживу, зависит от вас, доктор. Если вы согласитесь на мою просьбу, то завтра же утром мы выедем в замок.
Старик снова весь затрясся:
— Что? Ехать в замок, в твой родовой замок? Зачем? Что тебе там делать? — закричал он сердито.
— Как — что? Вот уже два месяца, как я живу в нем, — смеясь, заявил я.
— Ты живешь в этом замке… Уже целых два месяца… — пробормотал он. Челюсть его отвисла, руки старика дрожали. — И ты жив, здоров, совершенно здоров? Поклянись Божьей Матерью, что ты говоришь правду, — и он повелительно указал на угол.
Весь угол был занят образами, большими и маленькими; перед ними горела лампада, стоял аналой с открытой книгой. Войдя в комнату, я не заметил этого угла, и теперь он поразил меня диссонансом: лампада и человеческий скелет?!
— Клянись, говорю тебе, крестись! — настаивал грозно старик.
Думая, что имею дело с сумасшедшим, и не желая его сердить, я перекрестился и сказал торжественно:
— Клянусь Божьей Матерью, я жив и вполне здоров.
Старик заплакал, вернее, как-то захныкал и, вытаскивая из кармана огромный платок, все повторял:
— Зачем ты приехал, зачем ты приехал? Чего ты хочешь?
Когда он совершенно успокоился, я ему рассказал, что с детства скучал по родине, но не смел ослушаться приказания отца и жил в чужих краях. Внезапная смерть отца сняла с меня запрет, и я явился поклониться гробам отца и матери.
— И представьте, доктор, я не нашел их в склепе, — закончил я.
— Не нашел. В склепе не нашел! — радостно шептал старик. — А новый склеп ты не трогал?
— А разве есть новый склеп? Где же он?
— Хорошо, очень хорошо, — потирал старикашка свои руки.
Я ничего не понимал и страшно раскаивался, что связался с полоумным. Соображая, как бы поудобнее выбраться из глуйого положения, я молчал. Молчал и старик.
— Когда ты едешь обратно в свою Италию? — наконец спросил он.
— Обратно? Я и не собираюсь никуда ехать! — возразил я с удивлением. — Замок вычищен, отремонтирован заново, и через две недели в нем состоится моя свадьба.
Глаза старика опять выразили ужас.
— Ты намерен навсегда поселиться в замке и хочешь жениться, быть может, уже наметил невесту. Безумец, безумец, разве старый Петро не был у тебя, разве он не сказал тебе, что, по завету отца, ты не должен был приезжать в замок, а не то что жить тут, да еще с молодой женой, — кричал, весь трясясь, старик.
Все эти глупые охи и крики окончательно мне надоели, и я резко сказал:
— Отец ни разу не писал мне ничего подобного, да и теперь поздно об этом говорить; невеста моя уже приехала и находится сейчас в замке.
— Пресвятая Матерь Божия, помилуй ее и спаси! — горестно прошептал старик. — Ну, Карло, не думал я, что судьба заставит выпить меня и эту горькую чашу. А видно, ничего не поделаешь! Мы оберегали тебя от этого ужаса, но ты сам дерзко срываешь благодетельный покров неведения. Твой отец взял с меня и Петре странную клятву, что тайна эта умрет с нами… но теперь я должен, я обязан открыть ее тебе… Да, прости меня Пресвятая Заступница… дорогой друг, ты говорил: «Смотри, ни на духу, ни во сне ты не должен говорить, из могилы я буду следить за тобой», — а сейчас, если ты можешь слышать, пойми и прости: но ведь Карло надо спасти, избавить, хотя бы ценой моей души — души клятвопреступника! — печально и торжественно проговорил старик.
Он замолчал и скорбно поник головою.
Хотя все его слова представляли для меня какой-то бред, я не считал его больше сумасшедшим, что-то говорило мне о его правдивости и об ужасе, что ждет меня.
Я молчал, боясь нарушить думы доктора, и в то же время старался догадаться, что за тайну должен он мне открыть. Первая моя мысль была насчет моего большого состояния: честно ли оно нажито, нет ли крови на нем? — и я давал себе слово исправить что можно.
Нет, невероятно.
Смерть матери, неповинен ли в ней отец?
Тоже нет. Он обожал ее и пятнадцать лет хранил верность ей и чтил ее память.
Что же, наконец?
Доктор все молчал… потом спросил меня:
— Карло, что помнишь ты из своего детства?
Я стал рассказывать, вспоминая то то, то другое.
— Ну а что ты думаешь о смерти своей матери?
Холод пробежал по мне — неужели?
Я рассказал ему о том, что ты уже знаешь, то есть что мать видела во сне змею, которая ее укусила, закричала ночью и от страха заболела. Потом ей было лучше, но после обморока в зале болезнь ее усилилась. Затем, этого Ты еще не знаешь, она начала вдруг слабеть день ото дня, и все жаловалась, что по ночам чувствует тяжесть на груди: не может ни сбросить ее и ни крикнуть.
Отец начал вновь дежурить у ее постели, и ей опять стало легче. Устав за несколько ночей, отец решил выспаться и передал дежурство Пепе.
В ту же ночь матери сделалось много хуже.
Утром, когда стали спрашивать Пепу, в котором часу начался припадок, она ответила, что не знает, так как ее в комнате не было.
— Господин граф пришел, и я не смела остаться, — сказала она.
— Я пришел? Куда? Что ты выдумываешь, Пепа, — возмутился отец.
— Да как же, барин, вы открыли дверь на террасу, оттуда так и подуло холодом, и хоть вы и укутались в плащ, но я сразу вас узнала, — настаивала служанка.
— Ну дальше, — сказал,’ бледнея, отец.
— Вы встали на колени возле кровати графини, ну я и ушла, — кончила Пепа.
— Хорошо, можете идти, — сказал отец и, поворачивая к доктору свое бледное лицо, прошептал: — Меня там не было!
Я замолчал на минуту.
— Так, — качнул старик головой, — так.
— Чем кончилось это дело, кто входил в комнату матери, я не знаю и до сих пор, — закончил я.
— Дальше, дальше, — бормотал старик.
— Дальше, через три дня Люси, мою маленькую сестренку Люси, — продолжал я свой рассказ, — нашли мертвой в кроватке. С вечера она была здорова, щебетала, как птичка, и просила разбудить ее рано… рано — смотреть солнышко. Утром, удивленная долгим сном ребенка, Катерина подошла к кроватке, но Люси была не только мертва, но и застыла ужо.
— Все так, все действительно так и было! — снова подтвердил доктор.
Люси похоронили, и в тот же день мать подозвала меня к своей кушетке и, благословляя, сказала:
