Тахира Мафи - Разрушь меня
Я прошептала его имя.
Адам задышал тяжелее, чем я, его губы вдруг коснулись моей шеи, и я задохнулась, извиваясь и хватая его за руки, а он трогал, трогал, трогал меня, и я превратилась в грозу с молниями, не зная, когда же проснусь наконец.
Однажды, дважды, много раз его губы пробовали вкус ямки у меня в основании шеи. Неужели можно умереть от наслаждения? Он взглянул мне в глаза лишь однажды, когда обхватил мое лицо ладонями, и свет моего румянца пробился сквозь стены: я раскраснелась от удовольствия, боли и невероятности происходящего.
— Я так давно мечтал тебя поцеловать, — хрипло, отрывисто, низким голосом сказал Адам мне на ухо.
Я замерла от предвкушения и ожидания, я так волновалась, что он меня поцелует, и опасалась, что раздумает. Я смотрела на его губы, не понимая, как близко мы стоим, пока он вдруг не отодвинулся.
Три отчетливых электронных сирены прорезали тишину в комнате. Адам посмотрел куда-то мимо меня, словно не понимая, где он, заморгал и бросился к интеркому нажимать нужные кнопки. Я заметила, что он по-прежнему дышит как загнанный.
У меня внутри все оборвалось.
— Имя и номер, — требовательно сказал голос в интеркоме.
— Кент Адам, 45-В-86659.
Пауза.
— Солдат, тебе известно, что в комнате отключено видеонаблюдение?
— Так точно, известно. Я получил приказ снять видеокамеры.
— Кто отдал приказ?
— Уорнер, сэр.
Долгая пауза.
— Проверим. Несанкционированные манипуляции со средствами безопасности влекут за собой немедленное увольнение с лишением прав и привилегий. Тебе об этом известно, солдат?
— Так точно, сэр.
В интеркоме стало тихо.
Адам обессиленно прислонился к стене. Его губы сложились в едва заметную улыбку. Закрыв глаза, он медленно, длинно выдохнул.
Не знаю, что делать с облегчением, кулем свалившимся мне в руки.
— Иди сюда, — говорит он, не открывая глаз.
Я на цыпочках подхожу, и он обнимает меня, крепко прижимая к себе. Вдыхает запах моих волос, целует в макушку — в жизни не испытывала ничего подобного. Я уже не просто человек, я нечто большее. Солнце и луна слились воедино, земля перевернулась. Мне кажется, в его объятиях я именно та, какой всегда хотела быть.
Он заставляет меня забыть об ужасе, который я могу внушать.
— Джульетта, — шепчет он мне на ухо. — Нам с тобой надо убираться отсюда ко всем чертям, и побыстрее.
Глава 23
Мне снова четырнадцать лет, и я смотрю ему в затылок в тесном классе. Мне четырнадцать, и я целую вечность влюблена в Адама Кента. Я, конечно, очень осторожна, тише воды ниже травы, всегда готовая всем помочь, потому что мне не хочется снова переезжать. Я не хочу покидать школу с единственным дружелюбно расположенным ко мне человеком. Я вижу, как с каждым днем он немного подрастает, становится чуть выше, сильнее, все более волевым — и молчаливым. Он слишком вырос, чтобы папаша продолжал его бить, но никто точно не знает, что случилось с его матерью. Другие ученики сторонились Адама и охотно травили, пока он не начал отбиваться: под давлением окружающего мира его невозмутимость дала трещины.
Но глаза Адама Кента всегда оставались прежними.
Когда он смотрел на меня, в его глазах читалось добро, сочувствие, желание понять. Но он не задавал вопросов и не ждал, когда я заговорю сама. Он только старался держаться рядом, чтобы не приближались остальные.
Я начала думать, может, я не такая уж скверная.
Я надеялась, может, он что-то во мне увидел. Я гадала, может, я не чудовище, как говорят окружающие. Я несколько лет никого не касалась. Я не осмеливалась подходить к людям близко, не желая рисковать.
Но однажды это случилось, и я невольно погубила все.
Я стала причиной гибели маленького мальчика в продуктовом магазине, когда решила помочь ему подняться с пола. Схватившись за его ручонки, я не поняла, отчего он зашелся в крике. До этого я несколько лет никого не касалась и не сразу поняла, что происходит. Несколько раз, случайно притронувшись к кому-то обеими руками, я тут же отшатывалась, вспомнив, что мне нельзя ни к кому прикасаться, — крик, вырывавшийся у людей, моментально освежал мне память.
С мальчиком было иначе.
Я хотела ему помочь. Меня охватила внезапная ярость к его мамаше, не обращавшей внимания на плач и крики сына. Ее черствость возмутила меня, живо напомнив о моей собственной матери. Я только хотела помочь. Я хотела, чтобы ребенок знал — окружающим не все равно. Я не понимала, почему от прикосновения мне вдруг стало странно весело. Я не знала, что высасываю из него жизнь, не понимала, отчего он вдруг обмяк, вялый и тихий, у меня на руках. Я думала, может, сотрясающее меня ощущение всесилья, прекрасное настроение и самочувствие означают, что я излечилась от моей ужасной болезни. Я передумала много всяких глупостей, прежде чем поняла, что натворила.
Я ведь только хотела помочь!
Следующие три года я провела в больницах, судах, центрах заключения несовершеннолетних преступников, пережив ад электрошоковой терапии и транквилизаторов. Ничего не помогало. Все было бесполезно. Не считая смертной казни, изоляция в специальной психиатрической лечебнице была единственным способом спасти общество от ужасной угрозы по имени Джульетта.
Адама Кента, шагнувшего в мою камеру в психушке, я не видела три года.
Он изменился. Стал жестче, выше, суровее, сильнее. Татуированный, мускулистый, заматеревший, быстрый и бесшумный, он словно не мог позволить себе быть мягким, медлительным и расслабленным, будто стали слишком опасны нетренированность, слабость или неумелость. Черты его лица, гладкие и правильные, стали более четкими за годы лишений и борьбы за выживание.
Он уже не маленький мальчик. Он не боится. Он солдат.
С другой стороны, не так уж он и изменился. У него по-прежнему невероятно синие глаза, каких я больше ни у кого не видела: темные, глубокие, страстные. Меня всегда интересовало, каково видеть мир через такие прекрасные линзы. Что, если цвет глаз означает, что ты видишь мир по-другому? Или что мир видит тебя иначе?
Я должна была узнать Адама сразу, едва он вошел в камеру.
Интуитивно я и узнала, но я так старалась подавить воспоминания о прошлом, что отказывалась верить в такое совпадение. Потому что в какой-то степени не хотела помнить. Слишком боялась надеяться. Не представляла, что изменится, если это он.
Я часто думаю, как теперь выгляжу.
Возможно, я лишь бледная тень себя прежней. Я три года не смотрелась в зеркало, боясь того, что могу увидеть.
Кто-то стучит в дверь.
