Голова, полная призраков - Тремблей Пол Дж.

Я потребовала, чтобы сестра немедленно убралась подальше из моей комнаты.

Те самые белесые руки, которые я представила простирающимися из-под моей кровати, показались из-под одеяла и обхватили шею Марджори. Они натянули одеяло потуже вокруг ее лица. На одеяле-саване возникли впадины глаз и рта. Нос приплющило неподатливой тканью. Рот Марджори шевелился, было слышно, что она задыхается. Руки еще больше напряглись, одеяло затянулось еще сильнее, покрытый одеялом рот открылся еще шире. Марджори мотала головой. Она билась, разевала рот в поисках воздуха и умоляла кого-то остановиться. Или может быть она приговаривала, что сама пытается остановиться. Ее руки все еще держались за собственную шею. Уверена, что либо тогда мне так просто привиделось, либо сейчас моя память играет со мной злую шутку, но я прямо вижу, как шея сестры сузилась до невозможности. Нижняя часть ее тела продолжала содрогаться и брыкаться, сотрясая домик. Ноги били в картонные стены и сразу же скручивались как змеиное жало.

Я сделала шаг назад. И тут картонный домик взорвался и обрушился на меня. Крыша ударила мне в лицо и накрыла меня. Я упала плашмя на спину, больно ударилась попой, спина прижалась к кровати. Каким-то образом мне удалось удержать камеру. Вместе с руками ее засосало в дымовое отверстие. Марджори я не видела поверх домика, который она опрокинула на меня. Я только услышала, как она выбегает из моей спальни в коридор.

Я пинком отпихнула свалившийся домик. Я застряла в высвободившихся створках и слоях домика, как в густых зарослях сорняков. Наконец, домик сдался, сполз и отъехал в сторону стенного шкафа. Я вскочила на ноги. Мое беспомощное одеяло лежало на полу, придавленное обрушившимся картоном. Намереваясь заснять убегающую Марджори, я кинулась в коридор.

Но Марджори там не было. Подсветка моей камеры не доставала до конца коридора, где зияла открытая пасть исповедальни. Стены коридора меркли и растворялись во тьме. Я силилась услышать Марджори или хоть кого-то, но все, что было слышно, это мое участившееся дыхание.

Я прошла по коридору до двери сестры. Я все ждала, что Марджори выскочит откуда-то – из-за темного угла, из дверного проема ванной комнаты, с лестничной площадки, из исповедальни. Дверь в ее спальню была закрыта. Я попробовала толкнуть ее ногой, но дверь не поддалась. Тогда я повернула ручку и, навалившись всем своим небольшим весом на дверь, прорвалась в комнату.

Марджори лежала в кровати, накрытая простынями, на боку, спиной ко мне. Свет камеры я сфокусировала на ее затылке. Я шепотом повторяла ее имя, пока не оказалась рядом с ней на расстоянии вытянутой руки. Плотный пучок света камеры высвечивал ее профиль.

Глаза Марджори были закрыты. Она глубоко дышала. Казалось, она спит и уже давно.

– Марджори? – Я ткнула ее в плечо. Никакой реакции. Я смотрела на сестру через экранчик. Простыни медленно поднимались и опадали в такт ее дыханию. Лицо Марджори казалось зеленоватым. Я оставила камеру включенной, а запись поставила на паузу. Раздалось короткое бип.

Марджори открыла один глаз и повернулась лицом ко мне.

– Все записала? – Ее голос был глухим и скрипучим. Она спокойно повторила вопрос, когда от меня не последовало немедленного ответа.

– Да.

– Молодец. Покажи запись завтра после школы твоему дружку Кену. А пока марш в постель.

Я неожиданно почувствовала страшную усталость и была готова свернуться калачиком и заснуть прямо на полу в ее комнате. Шаркая ногами, я вышла из спальни Марджори в коридор. Бросив взгляд назад, я увидела, что Марджори приподнялась и, бормоча себе под нос, подключает наушники к телефону. Музыка – раздавались мощные раскаты синтезаторов – уже гремела из наушников. Марджори уютно устроилась в кровати и тихонько попросила:

– Закрой дверь, Мерри. – Просьбу я не выполнила.

В коридоре я наткнулась на оператора Тони. Он медленно поднимался по лестнице с камерой ночного видения на плече. Похоже, он никуда особо не спешил.

Увидев меня, он несколько раздраженно спросил:

– Что у тебя, Мерри? Я что-то пропустил?

Я ответила:

– Нет, ничего.

Он что-то еще говорил, но я уже отвернулась и направилась к двери напротив, к родителям. Я ощущала на себе объектив камеры. Тони снимал меня с лестницы. Я тихонько затворила за собой дверь и постояла рядом с ней, прислушиваясь, как он прошел еще немного и остановился у двери Марджори. Ее дверь скрипнула и закрылась. Тони ретировался. Его спуск по лестнице сопровождался скрипом дерева под сокрушительным напором его неуклюжих ножищ.

Камеру я положила на заставленную всякой всячиной тумбочку с маминой стороны кровати. Я перебралась через маму и улеглась между родителями, благо места между ними было предостаточно. Мама и папа спали как можно дальше друг от друга.

На следующее утро я нарядилась в свое самое красивое платье. Ведь участница ТВ-шоу должна была быть при полном параде. Платье было темно-бордового цвета, с прямыми плечами и короткими рукавами, так что сверху я набросила белый кардиган. Мама хвасталась, что купила его всего за десять долларов. Она попыталась отговорить меня от того, чтобы идти так в школу (на улице было прохладно, на переменке/обеде/ИЗО я испачкаю свой наряд…), но я не поддалась на ее уговоры.

Мне не терпелось расспросить друзей и одноклассников о моем телевизионном дебюте прошлой ночью. Я надеялась, что хоть кому-то удалось обхитрить родителей, которые не знали либо о содержании шоу, либо о его теме, и ребята смогли посмотреть программу с моим участием.

Папа предложил подбросить меня до школы, но мама сказала, что сделает это сама, а потом поедет по делам. Она попросила его разбудить Марджори и выяснить, куда она хочет пойти: в школу или к доктору Гамильтону. Ей нужно было выбрать одно из двух, оставаться дома ей никак нельзя было. За просьбой последовал короткий приглушенный спор. В присутствии телевизионщиков и камер родителям приходилось сдерживать эмоции и говорить тихо и по делу. Я не стала дожидаться достижения спешного консенсуса. Я прошмыгнула через входную дверь перед мамой. Она крикнула мне в спину, чтобы я подождала ее, но я не послушалась. Я подбежала к припаркованной на подъездной дорожке машине и начала дергать запертую заднюю дверцу.

– Мама, открывай машину, нам пора ехать!

Обходя машину сбоку, чтобы попробовать открыть двери на другой стороне, я заметила на тротуаре прямо перед нашей лужайкой небольшую группку людей, человек пять, с рукописными плакатами в руках. С ними общался Барри. Слов я не могла разобрать, но было понятно, что он недоволен.

– Я же сказала тебе подождать. – Подошедшая мама отворила дверь машины. Я спросила, кто эти люди. Со вздохом мама ответила: – Не знаю, но им лучше испариться до того, как я вернусь. – Когда мы проезжали мимо собравшихся, я пригнулась, чтобы им были видны лишь моя макушка и верхушка оправы очков. Пожилой мужчина показал пальцем на нашу машину и поднял свой плакат повыше, но плакат был перевернут и пока он разворачивал его правильной стороной, мы уже были слишком далеко, чтобы прочитать его послание.

В школе я, затаив дыхание, опросила своих друзей, смотрели ли они наше шоу. Большинство из них сказали, что им запретили его смотреть, потому что это передача для взрослых и (или) слишком поздно выходит в эфир. Кое-кто из ребят видел анонсы, которые они назвали жутковатыми. Саманта поинтересовалась, зачем я так нарядилась в школу. Кара призналась, что видела отдельные сцены, но меня в них не было. Она не смогла досмотреть шоу до конца, потому что ей было очень страшно. Брайан заявил, что передача получилась мерзкая. На переменках и во время обеда надо мной подтрунивала группа ребят из четвертых и пятых классов. Среди них был и соседский мальчик, которому Марджори накостыляла за меня несколько лет назад. Они высмеивали меня, Марджори и всю нашу семью, называя нас фриками. Я незамедлительно пожаловалась на них. Но меня больше всего расстроило, что из всех моих друзей шоу хотя бы краем глаза видели только Кара и Брайан, и у них не нашлось ни одного доброго слова. Я опросила и учителей по поводу программы. Моя любимая миссис Ньюком вежливо заметила: