Голова, полная призраков - Тремблей Пол Дж.

Я не протестовала. Я собиралась просто отключить радио, как только останусь одна. Вместо слов я дунула ей в лицо.

– Ой, что ты делаешь?

– Я только что почистила зубы. Вкусно пахнет?

– Бесподобно. Забирайся в кровать. Ты снова собираешься спать одетой?

– Да, у меня очень уютная одежда. – На мне была рубашка с принтом «Чудо-женщины» и голубые треники. Мне нравилось спать в одежде на случай, если ночью потребуется выбежать в коридор.

На шкафчик я положила свой карманный блокнот, камеру и очки. Камеру я подключила к проводу, как меня учил Кен. Красный огонек указывал, что камера заряжается. Я поставила ее так, чтобы с кровати можно было увидеть момент, когда индикатор станет зеленым.

Я перебралась через колени мамы и закуталась в простыню. Мама шутливо шлепнула меня по попе.

– Мам!

– Прости. Не удержалась. Это ты накрыла одеялом свой домик?

– Да. – С этими словами я поглубже забралась под простыню. В середине дня я, разместив камеру на кровати, засняла, как я забрасываю на домик свое старенькое и тоненькое детское голубое одеяло. Его хватило на то, чтобы закрыть передние окошки.

– Мы можем отнести домик обратно вниз, если хочешь. – Мама не стала спрашивать о том, зачем я накрыла домик одеялом, как и о том, кто, как и когда втащил его обратно ко мне в комнату.

– Хорошо.

Верхний свет все еще горел. Мама смахнула челку с моего лба. Ей было тяжело смотреть мне в глаза. Из-за опухших и покрасневших глаз она казалась старше своих лет. Мама вымучила из себя неуверенную, печальную улыбку. У меня промелькнула мысль сказать ей, что зубы у нее сильно пожелтели из-за чрезмерного курения.

Я легла на бок, отвернувшись от нее, и попросила помассировать мне спину. Мама принялась за дело, сопровождая движения своей любимой песенкой о человеке, попавшем в снежную лавину.

– Ты пойдешь к Марджори или спустишься вниз смотреть шоу?

– Я пойду вниз, выпью бокал вина, а то и четыре бокала, и буду смотреть. Не хочется, но мне кажется, что я должна увидеть это.

– А я хочу.

– Понимаю, солнышко. Ты отлично справляешься со всем, что происходит. Люблю тебя и горжусь тобой. – Мама говорила тихим голосом, ее перекрывал звук радио.

– А Марджори будет смотреть?

– Нет. Не будет.

– Она не хочет?

– Она вообще не спрашивала об этом.

У меня не осталось вопросов, поэтому я закрыла глаза. Мама выключила свет и еще с минуту терла мне спину. Когда я вновь открыла глаза, рядом ее уже не было. На часах было около часа ночи. Я села в постели. Я была очень зла на себя, поскольку умудрилась все пропустить. Я планировала по крайней мере послушать шоу или подслушать, как остальные его смотрят.

Индикатор зарядки на камере все еще горел красным светом. Наплевать. Я все равно поднялась и забрала с собой в кровать и камеру, и записную книжку. На обратном пути я отключила радио. Очки я оставила на шкафчике. Без них по бокам все выглядело несколько расплывчатым, но в целом я могла обходиться и без очков.

Я вслушалась в ночь во все уши, но внизу все было тихо. Я включила светодиодную лампочку камеры и направила ее на записную книжку. Я просмотрела записи за прошедший день и решила удалить следующее: мой видеопробег по дому и заднему двору; десять минут секретной съемки входящих и выходящих из трейлера телевизионщиков; восемь минут дистанционной съемки ребятишек семейства Кокс, играющих в баскетбол, перед их гаражом; съемку снимавшей меня на собственную камеру Дженн (она показала мне язык прежде, чем первой отвернулась); кадры закрытой двери в комнату Марджори.

Записную книжку я спрятала под подушку и, открыв флип-скрин камеры, удалила несколько файлов, а заодно отсмотрела самые свежие кадры с вечеринки по случаю премьеры, в том числе разговор между Барри, отцом Уондерли и человеком в пиджаке и галстуке. Микрофон не зафиксировал их беседу. В кадре было видно только, что они чокаются пластиковыми стаканчиками и обмениваются рукопожатиями в своем междусобойчике. Потом все пожелали «Спокойной ночи, Мерри». Их возбужденный хор треском отозвался в маленьком динамике камеры. Лица провожавших меня дергались и расплывались в кадре, пока я проходила мимо них. Я все пересматривала файл в надежде определить по голосам, кто искренне желал мне «доброй ночи».

Похоже, я заснула за просмотром видео. Следующее, что я помню, – лежащая у меня на груди камера. Флип-скрин погас, а все еще светившая лампочка была направлена на мои ноги. Слева от меня, на другой стороне комнаты, слышалось царапанье. Негромкий, но настойчивый и ритмичный звук.

Я села в кровати, включила запись и обратила камеру – самое мощное оружие в моем распоряжении – в противоположную часть комнаты. Белый луч света прорезал мою комнату. Царапанье стало громче. Дверь в стенной шкаф была заперта. Одеяло было по-прежнему наброшено на картонный домик. Мои книги и игрушки были нетронуты.

Я прошептала:

– Марджори, это ты? Хватит. Кто там?

Царапанье прервалось. У меня промелькнула мысль выбежать из комнаты, такая ясная, будто я в самом деле уже ринулась вперед. Однако тут же мне привиделось, что как только мои ноги окажутся на полу, из-под кровати протянутся тонкие и белые как у скелета руки и утащат меня во тьму.

Я осталась сидеть, выжидая. Ничего не было слышно. Это ничего будто бы растянулось в бесконечные часы. И все же я ждала. Моя камера пикнула в ожидании моей реакции. Я вскрикнула. На экране высветились красные цифры. Моей батареи оставалось совсем недолго.

Мои глаза перескакивали с мерцающего красным экранчика на покрытый одеялом домик. В лучах светодиодной лампочки голубое одеяло казалось таким же белым, как и картонный домик, по крайней мере до того, как им завладели растущие существа. Я смотрела на или, точнее, сквозь одеяло, пытаясь обнаружить признаки голубого цвета, который со всей очевидностью должен был быть там, но не воспринимался моими глазами. И тут одеяло затянуло через ставни переднего окошка, превратившегося на миг во всепоглощающую черную дыру. Движение было резким, и шорох одеяла при трении о картон создавал впечатление, будто домик разрывается на части. Дымовая труба отлетела прочь и приземлилась у изножья моей кровати. Все происходило так стремительно, что я даже не успела сбиться с дыхания… И так и продолжала держать камеру на коленях, пока одеяло не исчезло из виду.

Каким-то образом я нашла в себе силы сказать:

– Сейчас завоплю, и прибежит мама. Тебя ждут проблемы, Марджори. – Я снова нацелила камеру в сторону домика. Я была больше рассержена, чем напугана. Я собиралась запечатлеть на видео, как Марджори мучает меня. Мне нужны были документальные неопровержимые свидетельства моих мук. Я добавила: – Не смешно.

Ставни вновь отворились и снова захлопнулись, прикрыв большую часть окна. В домике все стихло. Светодиодной лампочки не хватало, чтобы осветить маленькое отверстие между ставнями. Я не могла разглядеть Марджори в домике.

– Предупреждаю, я снимаю! – Я подождала ответа. Ничего. Тогда я пустила в ход свою самую сильную риторику: – Я знаю, ты прикидываешься. Ты сама мне об этом сказала. – Я под запись раскрыла самый главный секрет сестры. Я была уверена, что все разыграется следующим образом: она сейчас же выйдет из домика, в сердцах назовет меня абсолютно лишенной чувства юмора плаксой и заявит, что она просто пытается сделать лучше для шоу, а я ей мешаю. А я соглашусь с ней и зареву, чтобы она поняла, что перегнула палку, и останется со мной на ночь. Потом мы удалим запись, и все между нами будет хорошо.

– Марджори, ну, хватит уже. – Я спрыгнула с постели. В пространстве я ориентировалась по флип-скрину камеры. Мне было проще наблюдать за происходящим через экран, чем своими собственными глазами. Ногой я постучалась во входную дверь домика. Все еще ничего. Я приоткрыла одну из ставней и медленно провела лучом лампочки камеры по внутренней части домика. Задняя стена была увешана грубоватыми карандашными рисунками, беспорядочно заполнявшими пространство наподобие наскальной живописи. Мое голубое одеяло валялось бесформенной массой на полу. Шепотом я позвала сестру. Ответом мне послужило зашевелившееся и начавшее неспешно подниматься одеяло. Это была ее рука. За поднимавшейся частью, длинной и узкой, наверняка должна была скрываться ее рука, которой она изображала змеиную голову или лозу. Я вновь прошептала ее имя. Одеяло замерло на мгновение и потом забурлило. Верхняя часть расширилась, разрастаясь до размеров ее головы. Передо мной было подобие наряда привидения на Хэллоуин, только без прорезей для глаз и рта. Она либо сидела со скрещенными под одеялом ногами, либо пригнулась, балансируя на носочках. Тело Марджори было полностью скрыто одеялом и оконной рамой домика.