Беспредел (сборник) - Коллектив авторов

– От любопытства. Кошка. Сдохла.

Она выплевывала каждое слово, уткнувшись голым животом в копье.

– Пожалуйста! – вскрикнула Марина, чувствуя, что палка начинает дрожать, как и она сама.

Что-то чпокнуло, будто лопнул гнойник. Марина завизжала. Под тяжестью Ольгиного тела черенок вдавился в собственный живот Марины. Ольга схватила «копье», клацнув ногтями, словно помогая себя проткнуть. Чудовищно медленно она сползала по деревяшке вниз, нанизывая себя на острый край. Навершие уже полностью исчезло, погрузившись в мясо, затягивая за собой и бледную кожу.

– Это хотела увидеть? – продолжала ухмыляться Ольга, с любопытством рассматривая бегущие по щекам Марины слезы. Та быстро замотала головой, замычала. – А что? Зачем вернулась? На уродца посмотреть? Фоточку снять?

Марина ударилась затылком о колонну и заскребла подошвами по полу. Сейчас ей хотелось забиться в трещину на бетоне.

– Ты должна была бежать отсюда своими маленькими ножками до своей маленькой комнатки отстирывать свои маленькие штанишки, как эти трое дристунов! Зачем! Ты! Пришла!

– Сказать спасибо! – выкрикнула Марина и зарыдала в полный голос.

Давление на живот ослабло. Черенок выскользнул из обмякших рук и со стуком полетел в сторону. Марина уткнулась лицом в колени. Съежилась, протяжно всхлипывая, икая от захлестнувшего ужаса. Хотелось к маме. Забраться к ней в кровать, уткнуться мокрым лицом в теплую ночную рубашку. Слушать, как бьется сердце.

– Пожалуйста, – донеслось до ее ушей с порывом ветра. Устало и безжизненно.

Кровать заскрипела.

– Не приходи больше.

После физкультуры волосы слиплись. Пол кабинета покачивался, а голоса одноклассников смешивались в отдаленный гул. Температура у Марины поднялась еще с вечера, поэтому дома она отключилась, едва коснувшись головой подушки, несмотря на пережитые события и отцовский громоподобный храп. Наутро не полегчало, но перспектива отлеживаться дома была безрадостной. Оставаться наедине с воспоминаниями, бесконечно прокручивать их, раз за разом вылавливая все больше подробностей, Марина не хотела. Как и бродить мимо двери родительской спальни, где отец не ночевал уже два года, перебравшись на диван в гостиной. Сама Марина иногда пряталась у мамы под одеялом, слушала успокаивающий стук в теплой груди. Замедляющийся, останавливающийся.

Голова закружилась пуще прежнего, когда Марина заметила ненавистную троицу, резавшуюся в карты на задней парте. Физру они прогуливали регулярно, с чем руководство школы давно смирилось. Болдин жил на попечении дедушки с бабушкой, которые не имели ни моральных, ни физических сил повлиять на внука. У Кума и Шмата отцы работали вахтовым методом, а матери явно не были для отпрысков авторитетами, и их тоже не трогали. Все всё понимали, вздыхали и оставляли как есть.

Она отвела взгляд, дошла до своего места и тяжело опустилась на стул. Ей по-прежнему казалось подозрительным, что изверги оставили ее в покое, поэтому Марина предпочитала соблюдать привычные меры предосторожности, главная из которых состояла в том, чтобы не смотреть хищникам в глаза.

Изучая расписание, она на ощупь открыла рюкзак, пошарила там в поисках футляра с очками и замерла. Судорожно сглотнув, подняла руку к лицу.

– Фу, кто бзданул?! – возмутился Вадик Котов, сидевший позади нее.

Класс наполняла тошнотворная вонь. Одноклассники принюхивались, зажимали носы, ругались, изображали рвотные позывы.

Марина продолжала таращиться на свою ладонь, покрытую комковатой красно-бурой слизью. Во рту стало горько.

– Климова! У тебя в рюкзаке кто-то сдох? – выкрикнул Кум, и вся троица грохнула хохотом.

– Не, это бухой батя ей обед положил! – вторил приятелю Шмат.

В жирных комках, покрывших ладонь, что-то извивалось. У Марины дрогнули губы. Потом подбородок. Следом затряслась рука – несколько опарышей упали на пол. Сидевшая напротив Настя Акимова взвизгнула и забралась с ногами на стул. Визг потонул в хохоте. Болт с приятелями, казалось, могли порвать себе рты от веселья. И у Марины внутри тоже что-то порвалось.

– Да помойся ты уже! Дама червей! – не выдержала Наташа и пихнула ее в спину.

Качнувшись на стуле, Марина потеряла равновесие и упала на колени под новый взрыв злого смеха. Смех не заканчивался, не стихал, смех гнался за ней по коридору до самого туалета и дальше. Возможно, смех собирался преследовать ее до смертного одра. В голове у Марины хохот одноклассников смолк, только когда она снова очутилась в маминой кровати под пыльным, давно не стиранным покрывалом.

Марина оторвала голову от мокрой подушки, когда уже стемнело. Отец храпел на кухне, расплющив лицо по столешнице. Стоя в дверном проеме, Марина слушала неровное клокочущее дыхание и вдруг поняла, что вряд ли заплачет, если отец задохнется.

Закрыла едва отпитую бутылку, сунула в старую мамину сумку и ушла, тихо затворив дверь…

– Эй. – Марина положила телефон на сырой матрас фонариком вверх и потормошила кучу. Мелкий осенний дождь умиротворяюще шуршал листьями, капал в лужу у пустого квадрата окна. – Э-эй! – Она ткнула в тряпки обеими руками и затрясла кучу сильнее, начиная почему-то сердиться. – Вылезайте! Я знаю, что вы там!

– Проваливай, – донесся недовольный голос с самого дна кучи.

– Не провалю! Я к вам пришла.

– Ну и дура. Топай отсюда.

Марина открыла сумку, доставая единственный козырь.

– Вы водку будете?

Повисла долгая пауза. После чего сбоку кучи вывалились тряпки и наружу выглянула Ольга с недоверчивой и слегка удивленной гримасой на лице. Увидев бутылку, она уже вся целиком выбралась на воздух и присела на краю матраса, скрипнув ржавыми пружинами.

– Где взяла?

– Какая разница?

На Ольге снова была какая-то безразмерная хламида, и Марина порадовалась, что не видит ее живота.

– Это мне? – спросила Ольга.

– Вам.

– За что?

– Просто.

Женщина снова недоверчиво покосилась на бутылку. Марина открутила крышку и протянула бутылку Ольге. Когтистые пальцы сомкнулись на горлышке, задев ладонь.

Марина непроизвольно отдернула руку и смутилась от собственной брезгливости. Не заметив этого или просто сделав вид, Ольга опрокинула в рот сразу половину бутылки. Переминаясь с ноги на ногу, Марина с изумлением наблюдала за тем, как сокращаются мышцы тощего горла. На грязном лице Ольги разливалось умиротворение. Прикрыв глаза, она откинулась на тряпье, словно кто-то спел ей колыбельную.

Марина, еще несколько секунд потоптавшись, достала найденную в почтовом ящике рекламную газету и разложила на матрасе в метре от новой знакомой. Аккуратно присела. Ольга даже не приоткрыла глаз. Вздохнув, Марина подняла взгляд к покрытому трещинами потолку, на пятно света.

– Зачем вам водка? – вдруг подумала она вслух.

– Черви, – хрипло ответила Ольга, все еще не открывая глаз.

Марина вздрогнула и больно ущипнула себя за руку в том месте, где днем ползали личинки.

– А что черви? – тихо спросила она.

– Ползают. Щекочут. Жрут.

Под сердцем заныло.

– Водкой потравишь их или спиртом. Или стеклоочистителем. И легчает. А потом снова заводятся.

– Это вы кошек с крысами едите?

– Ну я.

– Понятно…

– Что тебе понятно?

– Ну, что вы едите.

Ольга фыркнула.

– Их кормить надо. Ясно?

– Ясно. Значит, получается, боль вы чувствуете? – Она покосилась на живот Ольги.

– Все я чувствую. Просто не так, как раньше. Проходит быстро. А вот когда изнутри едят, болит невыносимо. И постоянно.

Марина посмотрела в окно. Листья пританцовывали на ветру в теплом свете фонаря, прятавшегося в кроне высокой липы. Поблескивали от дождя и сквозь пелену слез на ресницах, напоминали Марине желтых и красных рыбок, вьющихся в аквариуме.

– Можно я еще немножко тут посижу? – всхлипнула она.