Густаво Беккер - Чертов крест: Испанская мистическая проза XIX - начала XX века
Встав на ноги и убедившись ощупью, что его оружие наготове, он сделал шаг вперед, выглянул из-за кустов, чтобы обнять взором весь водоем, натянул тетиву, огляделся, отыскивая взглядом цель, и с уст его сорвался чуть слышный невольный крик изумления.
Луна, медленно поднимавшаяся над широким горизонтом, была теперь неподвижна и точно висела посреди неба. Ее нежный свет заливал рощу, сверкая на спокойной поверхности воды и окутывая все голубой дымкой.
Лани исчезли.
Вместо них ошеломленный, почти испуганный Гарсес увидел толпу прелестнейших женщин, из которых одни резво входили в воду, а другие еще снимали тончайшие покровы, скрывавшие их тела от жадного взора.
Никогда, даже в легких несвязных утренних снах, столь богатых пленительными и сладострастными образами, в снах неуловимых и ярких, как свет, что проникает сквозь белый полог кровати, юное воображение не рисовало причудливыми красками сцену, какая представилась в тот миг взору изумленного Гарсеса.
Освободившись от разноцветных одежд, которые виднелись на ветвях деревьев или на траве, красавицы носились по роще, образуя живописные группы, входили в воду и выходили из нее, осыпая цветы сияющими брызгами, словно дождем росинок.
Вот одна, с белокурыми волосами, точно шерсть ягненка, выставила головку из плавучих листьев и кажется полураскрытым цветком на гибком стебле, дрожащем в глубине вод, который легче угадать, чем рассмотреть, среди сверкающих водяных кругов.
Другая, распустив волосы по плечам, качается на ивовой ветке над рекой, и маленькие розовые ножки ее проводят серебряную черту по водной глади. Иные еще лежат на берегу, закрывают голубые очи, с наслаждением вдыхая аромат цветов и слегка содрогаясь от прохладного ночного ветра. Иные кружатся в стремительной пляске, причудливо сплетясь руками, запрокинув головы в самозабвении и мерно ударяя ногами о землю.
Невозможно было уследить за их быстрыми движениями и обнять одним взглядом всю картину. Одни бегали и резвились, с веселым смехом преследуя друг друга в лесном лабиринте; другие плыли по реке, точно лебеди, рассекая воду высокой грудью; третьи ныряли в глубину, исчезали и возвращались с одним из тех странных цветков, что тайно рождаются на дне реки.
Взор ошеломленного охотника блуждал, не зная, на чем остановиться, как вдруг ему показалось, что под балдахином зелени, в толпе особенно красивых девушек, помогавших ей освободиться от легких одежд, сидит дочь благородного дона Диониса, несравненная Констанса, которую он тайно любил.
Удивляясь все больше, влюбленный юноша еще не осмеливался верить глазам своим и думал, что находится во власти очаровательного и обманчивого сновидения.
Однако напрасно он старался убедить себя, будто все это — плод расстроенного воображения, ибо чем дольше и внимательнее он смотрел, тем яснее ему становилось, что перед ним Констанса.
Сомнения исчезли; то были ее темные очи, опушенные длинными ресницами, едва умеряющими блеск зрачков; то были ее белокурые длинные волосы, венчавшие прелестный лоб и ниспадавшие золотым каскадом на белоснежную грудь и округлые плечи; наконец, то была ее стройная шея, поддерживавшая томную головку, склоненную подобно цветку, изнемогающему под тяжестью росы; то было ее чудное тело, снившееся ему, ее руки, похожие на цветы жасмина, ее маленькие ножки, сравнимые только со снегом, который не смогло растопить жадное солнце, так что наутро он еще белеет среди зелени.
Когда Констанса вышла из рощицы без всякого покрова, который скрыл бы ее от глаз влюбленного, девушки снова запели нежную песню.
ХорГении воздуха, дивные жители
светлых эфирных миров,
из отдаленной волшебной обители
мчитесь с грядой облаков.
Сильфы, оставьте вы лилии спящие,
чашечки нежных цветов:
ждут вас давно колесницы блестящие,
рой золотых мотыльков.
Вы, слизняки и улитки ползучие,
ложе оставьте из мхов;
сыпьте над нами каскады гремучие
из дорогих жемчугов.
Вы, светляки, огоньки изумрудные
и золотые жуки,
вы, темнокрылые, легкие, чудные,
дети весны — мотыльки.
Духи, ночные, уж ночь благовонная
звезды зажгла в темноте;
чарам волшебным звезда благосклонная
блещет во всей красоте.
Час превращений, любимый бесплотными,
вместе мы все проведем.
Мчитесь, толпами слетясь беззаботными:
мы призываем и ждем.
Гарсес не шевелился, но, когда прозвучали последние слова таинственной песни, ревность больно сжала его сердце, и, повинуясь непреодолимому стремлению, он решился разом рассеять чары. Дрожащей рукой раздвинул он скрывавшие его ветки и одним прыжком очутился на берегу реки. Наваждение исчезло, испарилось как дым, и, осмотревшись кругом, он увидел только встревоженное стадо робких ланей, застигнутых за ночными играми и разбегающихся — кто в чащу, кто в горы.
— А!.. Говорил я, что все это бесовское наваждение! — воскликнул охотник. — Но, к счастью, на этот раз черт немножко оплошал и оставил в моих руках лучшую добычу.
И точно: белая лань, желая спастись бегством, бросилась в рощу и, запутавшись в кустах жимолости, тщетно старалась высвободиться. Гарсес прицелился в нее, но только собрался пустить стрелу, как лань обернулась и воскликнула звонким чистым голосом:
— Гарсес, что ты делаешь?
Юноша вздрогнул, остановился в нерешительности и выронил самострел, ужаснувшись при мысли, что мог поразить свою возлюбленную. Громкий, резкий смех вывел его из оцепенения. Белая лань воспользовалась этим мгновением и, освободившись из цветочных сетей, умчалась с быстротой молнии, смеясь над одураченным охотником.
— Постой же, сатанинское отродье! — крикнул Гарсес страшным голосом, проворно поднимая самострел. — Рано ты празднуешь победу! Рано решила, что я тебя не достану!
С этими словами он пустил стрелу. Она засвистела и исчезла в глубине темной рощи, и в ту же минуту раздался крик, а вслед за тем — глухие стоны.
— Боже мой! — воскликнул Гарсес, прислушиваясь к жалобным стенаниям. — Боже мой! Вдруг это правда?!
И, вне себя, словно безумный, он бросился бежать туда, куда послал стрелу и откуда доносились стоны. Наконец он у цели… И тут волосы у него встали дыбом от ужаса, слова застыли в горле, и он прислонился к дереву, чтобы не упасть.
Перед ним, залитая кровью, среди колючего горного терновника умирала Констанса, сраженная его рукой.
