Андрей Звонков - Любовью спасены будете...
Водителем у них был Рифат Сагидуллин, маленький татарин, причем почему-то совершенно не похожий на татарина, только иногда, когда у него было хорошее настроение, он раздвигал в разные стороны высокие скулы, щурил глаза и говорил, изображая чукчу: «Моя понимай, начальник. Баранка крути, дорога ехай… Какая такая магазин? Не положено!» – и поднимал палец. Но это все шутки. Рифат учился на юридическом факультете заочно и уже перешел на четвертый курс, а к учебе относился очень серьезно. Носов, возвращаясь с вызова в машину, еще ни разу не видел его не читающим учебник или конспекты…
На вызове все оказалось очень серьезно. Сорокапятилетний мужчина, держась левой рукой за грудь, сжимал в правой телефонную трубку – сил положить ее уже не имел. Дверь он открыл еще до того, как дозвонился до скорой. Видно, понимал, что дело плохо… Они сразу разложили его на полу и, встав на колени рядом, занялись каждый своим делом: Носов раскручивал провода кардиографа, а Морозов набирал наркотики и собирал капельницу. Уже через пять минут на кардиограмме нарисовался здоровенный инфаркт, и Носов, перехватив у Морозова флакон с раствором, скомандовал:
– Иди за носилками!
Володя послушно отдал капельницу доктору, который добровольно встал вместо штатива, и побежал к лифту. В квартире больше никого не было, видно, мужчина жил один.
Рифат занес носилки в комнату, решительно отодвинул к стене стол и установил их рядом с лежащим на полу мужчиной. У того уже порозовели губы, и он даже пытался улыбнуться… «Все нормально, ребята! Мне уже лучше». Они втроем аккуратно подхватили его и уложили на носилки, после чего понесли к лифту… Рифат шел сзади, а Носов с Морозовым, ухватив по ручке, впереди. Кое-как занеся носилки в грузовой лифт, они спустились на первый этаж… Носов продолжал держать капельницу, и они сели в салон вместе. Рифат включил им большой свет, Морозов подвесил флакон к специальному держателю. Неслись в ближайшую больницу.
Они успели. В машине мужчина попытался еще раз потерять сознание от пробуждающейся боли в груди, но Носов решительно пресек эту попытку – ввел кубик морфина. Больного приняли в кардиоре-анимации, деловито разглядели пленку, покачивая головой: «большой, большой»… Увезли в палату, обклеили датчиками, повесили новые капельницы… И, как всякий раз, Носов выдохнул напряжение…
В начале первого они выехали из больницы на подстанцию. Еще когда Виктор получал вызов, в одиннадцать, Вилечка поймала его в раздевалке (Носов доставал из заначки последнюю пачку «Явы») и, как только он повернулся к ней, прыгнула и прижалась к нему всем телом, обхватив руками и ногами, как обезьянка. Она посопела ему в ухо и прошептала:
– Уже две недели, и ничего…
Носов сперва не понял.
– Как это две недели, а вчера? – Потом до него стало доходить, но он спросил на всякий случай: – Чего – ничего?
Вилечка покрутила глазищами, объясняя бестолковому доктору, «чего – ничего».
– Да, – сказал Носов, – здорово. – Он проговорил это без эмоций, в нем боролись сразу два чувства – и радости и тревоги… Жизнь делала крутой поворот.
Вилечка почесала нос о щетинистую щеку Виктора и спросила спокойно, будто ничего не произошло:
– Что делать будем?
Носов прокашлялся и сказал:
– Пока не знаю, надо подумать… У нас ведь есть время?
– Есть, – кивнула Вилечка и прижалась еще крепче.
Носов поцеловал ее и, взяв под мышки, приподнял, как ребенка.
– Давай я сейчас съезжу на вызов, пока подумаю, а ты тоже подумай, как нам легализоваться?
Вилечка встала на ноги и спросила:
– В каком смысле?
Носов ее не отпускал.
– Ну, ведь рано или поздно нам бы пришлось перейти на легальное положение, расписываясь или нет… А жить, я думаю, можем у нас…
Вилечка вскинулась:
– А у нас что, нельзя? У нас трехкомнатная квартира, можно и у нас!
– Ну конечно! – Виктор ее еще раз поцеловал. – Только надо все спокойно взвесить… Прости, но я должен ехать… Ты посиди пока, подумай… И я тоже подумаю, потом обсудим спокойно, – говорил он уже на ходу, пятясь задом к двери…
И вот, возвращаясь на подстанцию за ненаглядной, он думал… Видимо, как они ни подгадывали, как ни пытались избежать нежелательного, природу не обманешь… Только бы эта дурындочка не решилась на прерывание, а то сейчас подружки насоветуют… Маточные стимуляторы достать не проблема… Потом расхлебывай… Но как Герман отреагирует? Вряд ли будет прыгать от радости, да и Мария Ивановна его…
Мария Ивановна, Маша – красавица, сероглазая блондинка, годы ее не меняли, да и нечего там было менять, ведь ей только-только минуло сорок… А к Носову она относилась с какой-то странностью… Вроде и симпатизировала, но в то же время как-то сказала Вилечке, что с Носовым ей лучше дела не иметь… И Виктор поначалу записал ее в махровые интриганки… Однажды, кажется во второй его приход к Стахисам, почти год назад, Мария Ивановна, уловив момент, осталась с Виктором с глазу на глаз. Она взяла его за руку и так поглядела на него, что Носов встревожился, да не просто встревожился. Мария Ивановна всегда дружелюбная, спокойная. Носов любовался, наблюдая их отношения с Германом. Создавалось такое впечатление, будто они только вчера поженились… И Носов никак не мог понять, что такого сверхважного Мария Ивановна хочет ему сказать? Может, шутит или разыгрывает? Однако Мария Ивановна очень грустно сказала:
– Вы хороший человек, Витя, и мне симпатичны. Но поверьте, не выйдет ничего хорошего у вас с Виленой.
Такого поворота Носов не ожидал. Будто что-то оборвалось внутри. Во рту вдруг пересохло и язык не шевелился. Он ничего не мог сказать, потом выдавил:
– Почему это? – Рядом с Марией Ивановной он чувствовал себя пацаном, мальчишкой, ровесником ее дочери. – Слишком стар?
– Ну, если вам, Витя, такое объяснение подходит, считайте, что да, меня беспокоит разница в возрасте. Хотя дело не в этом… – Мария Ивановна на секунду отвела глаза, а Носов встревожился не на шутку. Он вдруг почувствовал: она что-то недоговаривает. А потом разозлился:
– Я не мальчик, Мария Ивановна, да и Вилена не ребенок, я ее люблю, серьезно и честно. Это не флирт, верите вы или нет. И мне жаль, что вы так думаете. У Вилены, может, и первая любовь, не знаю. По идее этот возраст должен был бы уже пройти. А у меня, поверьте, не первая, и я очень хорошо понимаю, где симпатии, а где настоящее чувство. Не стану ни клясться, ни божиться, это все глупо, но я ее люблю, по-настоящему. И плевать я хотел на эту разницу, как и Вилена!
Мария Ивановна вздохнула и ответила:
– Ну что ж, все в вашей воле. Пусть будет как будет…
Во всей этой беседе было что-то странное. Никак не вязались тяжелые и непонятные слова с голосом и видом Маши, но Носов ничего не замечал. От обиды ему даже смотреть на нее не хотелось.
