Роберт Маккаммон - Жизнь мальчишки. Книга 2. Люди и призраки
— То есть надежды нет? — спросил отец.
— Никакой, — ответил док Лезандер и быстро перевел взгляд на меня: — Мне очень жаль, Кори.
— Бунтарь — моя собака, — сказал я им, и слезы вновь заструились по моим щекам. Нос заложило, я не мог продохнуть, словно бетон заполнил ноздри. — Он еще может поправиться.
Еще не договорив, я уже знал, что никакое воображение в мире не поможет осуществить мое желание.
— Том, если вы сейчас подпишете этот бланк, я сделаю собаке укол, после которого она… хм…
Док Лезандер снова взглянул на меня.
— Она уснет, — закончил за него отец.
— Совершенно верно. Лучше не скажешь. Надо вот тут подписать. Ах да, конечно, вам же нужна ручка.
Док Лезандер выдвинул ящик письменного стола, нашарил в нем ручку и протянул нам.
Отец взял ручку. Я знал, о чем идет речь. Мне было не шесть лет, и меня не нужно было утешать и обманывать. Я отлично понимал, что Бунтарю необходимо сделать укол, чтобы помочь ему умереть. Возможно, в данной ситуации это было самое правильное и гуманное решение. Но Бунтарь был моей собакой, я кормил его, когда он был голоден, и мыл, когда он прибегал с улицы весь в грязи, я отлично знал его запах и помнил ощущение его языка на своем лице. Я знал его, как никто другой. Такого пса, как Бунтарь, у меня больше не будет никогда. Большой комок поднялся у меня в горле. Отец склонился над бланком, уже почти касаясь его ручкой. Я не знал, куда девать глаза пока мой взгляд не остановился на черно-белом снимке в серебряной рамке на столе доктора. Молодая белокурая женщина на фотографии махала кому-то рукой. На заднем фоне виднелась ветряная мельница. У меня ушло несколько секунд на то, чтобы разобрать, что эта молоденькая девушка со щеками-яблоками — не кто иная, как Вероника Лезандер.
— Эй, Кори, — вдруг позвал отец. — Давай-ка ты.
Он протягивал мне ручку.
— Ведь Бунтарь — твой пес. Тебе и решать. Что скажешь?
Я онемел. Мне никогда в жизни не приходилось принимать подобных решений. Я был в затруднении.
— Я очень люблю животных, — сказал нам доктор Лезандер, — и понимаю, что значит для мальчика его собака. Но в том, что я вам предлагаю, нет ничего плохого. Это обычное дело. Бунтарь очень страдает, эта боль ужасна, и он не поправится. Всему, что родилось на свет, когда-то суждено умереть. Такова жизнь. Ты слышишь меня?
— А вдруг он не умрет, — пробормотал я.
— Допустим, он не умрет в течение следующего часа. Может быть, двух или трех. Возможно, он протянет еще одну ночь. Я даже готов допустить, что Бунтарь сумеет как-то продержаться еще сутки. Но он не стоит на ногах и едва дышит. Его сердце с трудом бьется, он в глубоком шоке.
Доктор Лезандер нахмурился, не замечая никакой реакции на моем лице.
— Если ты любишь Бунтаря, Кори, ты должен помочь ему уйти. Он не должен понапрасну страдать.
— Давай-ка лучше я подпишу, Кори, — предложил отец. — Такое решение непросто принять, я понимаю.
— Я могу… побыть с ним минутку наедине?
— Конечно. Только не трогай его, ладно? Он может укусить тебя.
— Да, сэр.
Как сомнамбула, я вернулся к месту своего кошмарного сна. Бунтарь все так же дрожал на столе из нержавеющей стали. Он скулил и плакал, его единственный глаз искал меня, хозяина, — того, кто может избавить его от боли.
Я заплакал. На этот раз слезы невозможно было сдержать, рыдания буквально сотрясали меня. Я упал на жесткий холодный пол и склонил голову, обхватив ее руками.
Крепко зажмурив глаза, я принялся молиться, чувствуя, как слезы горячими ручейками текут по моим щекам. Не помню, что в точности я говорил, но о чем просил — запомнил. Я умолял Всевышнего протянуть свою руку с небес, из Рая и оградить моего пса от СМЕРТИ, закрыть перед ним ее врата. Пусть СМЕРТЬ остается в своих владениях, пусть она неистовствует, визжит и выпускает когти, чтобы сцапать моего пса. Я умолял Всевышнего коснуться Бунтаря своей рукой и исцелить его, отвести от него СМЕРТЬ, выбросить ее, как мешок с костями, прогнать, как мокнущего под дождем нищего. Да, СМЕРТЬ голодна, я слышал, как она облизывает свои губы где-то в углу этой маленькой комнаты, дожидаясь поживы. Но рука Всевышнего способна заткнуть СМЕРТИ рот, выбить ей зубы и обратить в ничтожную, скулящую тварь с дурно пахнущими деснами.
Вот о чем я просил Господа. Я молился от всего сердца, желал этого всеми силами своей души и разума. Я чувствовал, как молитва исходит из каждой поры моего тела, я молился так, будто каждый волос на моей голове был посылающей радиосигналы антенной и каждый из них трещал от разрядов, и мой крик силой в несколько мегамиллионов ватт разносился по всему беспредельному космосу, достигая далеких ушей Всезнающего и Всемогущего.
Только ответь мне.
Умоляю.
Не помню, сколько я простоял так на коленях, молясь и проливая слезы. Может быть, десять минут, а может, и дольше. Я знал, что, когда встану, я должен буду выйти туда, где меня ждали доктор Лезандер и отец, и сказать им…
И тут я услышал хрип, ужасный звук, с которым воздух ворвался в разорванные, полные крови легкие.
Я поднял голову, посмотрел на Бунтаря и увидел, что пес собирает все силы, чтобы подняться. У меня на затылке зашевелились волосы, по спине пробежал холодок. Бунтарь приподнялся на передних лапах, его голова моталась из стороны в сторону. Он завыл, и этот долгий ужасный вой пронзил меня, словно кинжал. Он повернул морду назад, будто собирался схватить себя за хвост, его единственный живой глаз блестел, на морде с оскаленными зубами застыла улыбка смерти.
— Помогите! — заорал я. — Папа! Доктор Лезандер! Помогите, скорее!
Спина Бунтаря внезапно сильно изогнулась. Мне пришло в голову, что его истерзанный позвоночник не выдержит подобной нагрузки и сломается. Я услышал странный шелест, похожий на шуршание семян в сосуде из высушенной и выдолбленной тыквы. После этого тело Бунтаря забилось в конвульсиях, и он упал на бок и больше не двигался.
В комнату вбежал доктор Лезандер, следом за ним — отец.
— Отойди от него, — приказал доктор и положил руку на грудь собаки.
Потом он достал стетоскоп и послушал сердце Бунтаря. Приподнял веко здорового глаза собаки: тот закатился наверх, так что виден был только белок.
— Держись, приятель, — шепнул отец и взял меня за плечи обеими руками. — Нужно держаться.
— Ну что ж, — проговорил наконец доктор Лезандер, — думаю, что подписывать ничего уже не придется.
— Нет! — выкрикнул я. — Нет! Папа, нет!
— Пойдем домой, Кори.
— Но папа, я же молился! Я просил, чтобы он не умирал. Бунтарь не мог просто так взять и умереть.
