Вопль кошки - Заппиа Франческа

Тем летом с Джеффри что-то случилось.

Теперь мы одиннадцатиклассники.

То есть технически – ничего особенного не произошло. Мальчики растут дольше девочек, и все такое. Но однажды я взглянула на него и бац – лицо совсем другое. Его лицо, только наконец-то созревшее. Закончился процесс перестройки, начатый в девятом классе.

Брови-медогусеницы больше не медогусеницы. Теперь они вписывались в лицо, и вместо русых гусениц над глазами у него были две строгие полочки, на которых покоились все его эмоции. Он был непоколебимой стальной стеной, а эти брови – первой линией обороны. Даже Джейк со своими ярко-зелеными глазами, спортивным загаром и улыбкой с ямочками не мог с ним сравниться.

В первый день учебного года я стояла с Джеффри у его шкафчика и наблюдала, как он заучивает комбинацию. Рядом с ним у меня по шее не бегали болезненные мурашки всякий раз, когда мимо проходил кто-нибудь из выпускного класса. Джеффри одними губами повторял цифры, крутя циферблат. Нахмурился, когда засов не поднялся и не открыл дверцу. Попробовал еще раз.

– Ты что-то принимал? – спросила я.

Он скосил на меня взгляд:

– Что?

– Ты принимал что-то? Или укол сделал? Тебя сумасшедший ученый пристегнул к столу и прооперировал?

Он рассмеялся:

– Ты о чем?

– Об этом. – Я рукой обвела его с ног до головы. – Когда это произошло и почему меня не поставили в известность?

Он окончательно бросил борьбу со шкафчиком.

– Ладно, теперь ты меня пугаешь, – сказал он. – Поясни.

– Смотрелся в зеркало сегодня? – спросил я.

– Смотрелся.

– Тогда скажи мне, кто-то похитил моего лучшего друга и подменил его на этого симпатяжку?

– Симпатяжку? – Джеффри скривился. Затем на его лице появилась улыбка, а в уголках глаз – морщинки. Он поднял подбородок и выпятил грудь. – Ты думаешь, я симпатичный?

– Я такого не говорила.

– Ты считаешь, что я симпатичный.

– Я не…

– Ты считаешь, что я симпатичный.

– Нет…

– Ты считаешь, что я симпатичный.

– Джеффри, Богом клянусь…

Он нежно щелкнул меня по носу.

– Теперь мы с тобой вместе симпатяжки, – сказал он.

Я покраснела:

– Чего?

– Прости, наверное, надо было раньше сказать.

Я замялась. Он сказал это, чтобы мне не стало неловко? Потому что старался быть хорошим другом? Мы подтруниваем или это серьезно?

– Кот, – сказал он, – ты беспокоишься.

– Нет.

– Я знаю, какое у тебя лицо, когда ты беспокоишься.

– И что?

– Мне никто никогда не говорил, что я симпатичный, – сказал он. – Мне это приятно, понимаешь?

– Не надо мне то же самое говорить, просто чтобы не обделять вниманием. Со мной все в порядке.

– Я не поэтому сказал.

– Тогда зачем?

– Просто… я правда так думаю.

– Боже, да не надо врать.

– Кот, перестань, будет неловко же.

– В каком смысле неловко?

– Кот.

– В каком смысле неловко?

Он закрыл лицо руками и застонал.

– Не хочу сейчас это обсуждать, – сказал он. – Не посреди коридора.

Мне нужно было узнать. Если дать Джеффри выкрутиться, я так и не узнаю, о чем он говорил. Он никогда больше не поднимет эту тему.

– А где тогда? – спросила я. – В обеденный перерыв в художественной кладовке никого нет. Подойдет? Там объяснишь мне, почему неловко?

Он посмотрел на меня сквозь пальцы:

– Ты настолько сильно хочешь знать?

– Судя по тому, как ты себя ведешь, – да, хочу.

Я изображала невозмутимость и прижимала ладони к бедрам, чтобы джинсы впитали с них пот.

– Ладно, – сказал он. – Расскажу за обедом. Только перестань так на меня пялиться.

Я перестала так на него пялиться.

Первые четыре урока прошли даже медленнее, чем я себе представляла. После прошлогодней хрени с картиной почти все учителя меня знали, и, похоже, их не удивляло, что я не особо активничаю. Я пыталась нарисовать на полях тетради завиток волос Джеффри, но у меня ничего не выходило.

После звонка на обед Джеффри ждал меня возле кафетерия.

– Давай уже покончим с этим, – сказал он и замолчал.

Его брови снова превратились в суровые полочки. Он и обычно выглядел очень стойко, но настолько тихим и непреклонным бывал редко. Я привела его в кладовую, примыкающую к кабинету рисования. Большинство художников знали, что это помещение – заброшенная фотостудия миссис Андерсон. Когда-то в школе были уроки фотографии, а здесь проводили фотосессии, но в последнее время ее захламили лишними художественными принадлежностями. В результате получилась комнатушка, до потолка забитая старыми стеллажами и случайными предметами мебели: зеленым креслом, ширмой для переодевания и диваном, который выглядел так, будто его погрызла собака. Я убедилась, что внутри никого нет, задернула занавеску на дверном окне, а дверь заперла.

– Ладно, – сказала я, – колись.

– Не обязательно было закрывать дверь, – ответил Джеффри.

– Я съем тебя, что ли?

– Конечно нет.

Он сунул руки в карманы.

– Ты мне нравишься, – наконец произнес он. Его лицо горело красным.

Странное чувство кольнуло под кожей, но я не успела определить, что это, кроме того, что от него онемел язык.

– С каких пор? – спросила я.

Он пожал плечами:

– С восьмого класса, наверное.

– Почему ты мне не сказал?

– Не хотел, чтобы стало неловко, – ответил он. – Мы же лучшие друзья. Подумал, что, если расскажу, это все испортит. Опять. Мы и так целый семестр друг с другом не разговаривали. Я не хотел не разговаривать с тобой до конца жизни.

– Значит, когда ты узнал, что мне нравится Джейк… ты заревновал?

– Ну да. Но в основном волновался, потому что знаю, что он за человек, и знаю, что ему плевать на таких, как мы.

– Таких, как мы?

– Людей… ниже его.

Людей в потоке, подумала я. Людей, которые просто пытаются добраться до моря.

– Похоже, ты был прав, – сказала я.

– Меня это не радует. – Он постучал каблуком об пол, словно пытаясь получше надеть туфлю. – Так… тебе нормально? Я ничего от тебя не жду, но теперь, когда ты знаешь, я буду постоянно беспокоиться, не думаешь ли ты, что я пытаюсь тебя склеить.

Я крутила в пальцах рукав рубашки. Мне нормально, что я нравлюсь Джеффри? Мне же было нормально последние три года, хоть я и не знала. Джеффри был мне не больше чем другом.

А что, если и он тебе нравился?

От этого вопроса у меня в животе запульсировало. Я никогда не давала себе думать об этом, – казалось, будто это почти табу. Хоть он и надежный, заботливый, умный, красивый и смешной, он же Джеффри. Но теперь он постучал в дверь: оставалось только открыть.

Я спрятала кулаки в рукава рубашки и подошла к нему. Он выпрямился. Еще один шаг – и мы оказались лицом к лицу. Я постучала рукой, обернутой рукавом, по его груди.

– Нравятся мне твои жилеты, – сказала я.

– А мне твои картины, – ответил он. – Особенно те, что странные.

Я легонько его ударила.

Он щелкнул меня по носу.

Я схватила его за уши, притянула к себе и поцеловала.

Выдох

Школа выдыхает. Тяжело выдыхает.

Я бегу, а коридоры сужаются и в них все ярче и ярче. Я проскакиваю между шкафчиками. Как бы светло ни было, коридоры передо мной и позади меня всегда черны как ночь.

Я бегу быстро, как никогда еще не бегала, как никогда не бегал никто, но Хронос быстрее меня. Я уверена, что отстала всего на несколько шагов, но не вижу Хроноса ни на лестнице, ни в туалете для мальчиков, ни в коридорах. Я слышу его противный, пронзительный смех повсюду и еще подгоняю себя.

Может, Джеффри пошел к Фонтанному залу другим путем.

Может, Лазер не знает дороги.

Может, Джеффри уже добрался туда и все успели спрятаться.

Как в тот раз, когда я нашла его в кабинете миссис Ремли. Он просто прячется. Он слишком умен, его не поймают.