Ночь, когда Серебряная Река стала Красной (ЛП) - Морган Кристин

Но его нервы твердили, что это все не то. Нервы заставили его задуть свечу и тихо ждать в пахнущей сеном темноте.

Это были голоса? Негромкое бормотание голосов в каком-то споре? Похоже на... на "ты сделай это, а я сделаю то", не совсем спор и не совсем приказ.

Это не могли быть конокрады, не так ли? Скотокрады? В Сильвер-Ривер? Вряд ли это стоило усилий, ведь они были в стороне от дороги. В городе их было не больше дюжины, и половина из них стояла в конюшнях на ранчо Коттонвудс.

Что бы там ни было, нервы его снова были на пределе.

У Гиацинты тоже: она пыхтела и фыркала, переваливаясь с копыта на копыто. Несколько других ответили ей пыхтением, фырканьем и переминанием, как бы говоря ей, что у нее всего лишь жеребенок, и не стоит из-за этого задирать нос.

Нет, это были голоса, Абрам был уверен в этом. Незнакомые. Ни один из его дядей или соседей не стал бы красться вокруг конюшни, во всяком случае, вряд ли это мог быть Альберт.

Он навострил уши, чтобы прислушаться к суете Гиацинты.

Да, они были там. Голоса, два или три. Мужские голоса.

Незнакомые голоса. . .

. ...и недружелюбные.

Используют это слово.

Абрам знал это слово. Его мама даже не разрешала дедушке произносить его в доме, а единственный раз, когда Абрам произнес его сам в пределах слышимости, она ударила его по лицу мокрой посудной тряпкой.

Но вот какие-то незнакомцы посреди ночи, ползая вокруг хлева, использовали это пренебрежительное слово. Вместе с другими словами, которые часто сопровождали это слово, такими как "грязный", "проклятый" и "мерзкий".

Тогда на его нервы навалился неподдельный страх, страх не только за возможную потерю средств к существованию. Война, возможно, и закончилась, но некоторые чувства остались неизменными.

Он нащупал и нашел рукоятку вил, которые оставил прислоненными после того, как разложил свежее сено для стойла Гиацинты. Даже когда его рука сомкнулась вокруг рукоятки, он понял, в какую беду попадет, если ему придется их использовать. На бумаге все эти "равные созданы равными" выглядят хорошо, но если такой, как он, причинит вред белому человеку - даже верующему в лошадей разбойнику из белых - его так же быстро вздернут на дыбу.

Дверь конюшни со стоном приоткрылась. Абрам увидел в лунном свете одинокий силуэт, неясную мужскую фигуру.

"Света нет", - сказал человек-фигура. "Наверное, глаза тебя обманывают".

"Могу поклясться, я видел..." - ответил другой человек.

"Говорю тебе, ничего нет. Пойдем. Давай разберемся с этими темнокожими и найдем кого-нибудь, кого стоит убить". Мужчина удалился, оставив дверь равнодушно приоткрытой.

Абрам застыл на мгновение, перед его мысленным взором пронеслись лица его семьи. Он мог спрятаться и выжить. Он мог бежать и искать помощи. Он мог...

Он мог броситься из конюшни, держа вилы в кулаках, когда незнакомцы приближались к дому. У них были ножи. Длинные ножи, смертельно острые и сверкающие.

Абрам все равно бросился на них. Тот, что шел сзади, приостановился, наклонив голову, словно услышав что-то.

" Подожди", - сказал он и повернулся. "Я думал..."

Зубья вил вонзились ему в живот гораздо легче, чем когда-либо вонзались в тюк сена. Мясистее. Мясистее. Как-то более плотно. Абрам почувствовал, как по деревянной рукоятке и рукам пробежала студенистая дрожь. Он увидел, как расширились глаза мужчины, увидел, как открылся его рот, услышал его удивленный возглас.

Они уставились друг на друга, и трудно было сказать, кто из них был потрясен больше. Заколотый человек дико размахивал ножом, но длина вил держала его на слишком большом расстоянии, чтобы разрезать что-то большее, чем воздух.

"Я же говорил тебе, - начал первый мужчина, оглядываясь назад, - здесь не было..."

Отпустив нож, пронзенный человек достал пистолет и выстрелил.

Однажды, когда он помогал дяде обувать норовистую лошадь, Абрам имел несчастье получить удар по ребрам. Сломал два из них. Зазубренный конец оцарапал, почти пробив, легкое. Неделю он кашлял красным, почти все лето был обмотан берестой и бинтами, и до сих пор полулунный шрам напоминает об этом.

Худшей боли он не знал в своей жизни... до сих пор, пока его ключица не разлетелась вдребезги, плечо не лопнуло, и он не упал, захлебываясь кровью.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ:   Высокая луна в полночь   

1   Выстрелы и крики   

Канна МакКолл проснулась и обнаружила, что ее муж уже сидит в постели рядом с ней, держа в руке пистолет.

"Это был...?" - начала она.

Еще один выстрел расколол ночь с безошибочным треском, прежде чем Шейн успел ответить.

"Проверь детей", - сказал он, высунув больную ногу из-под одеяла. "И возьми мою винтовку. Я возьму дробовик".

Она не стала суетиться или спорить, просто сразу же вскочила и бросилась к лестнице. Взлетая по ней, едва касаясь ногами каждой ступеньки, она услышала, как ужасные крики со стороны ливреи резко оборвались, еще более ужасные.

Неприятности в салуне? Пьяные мужчины, азартные игры, оружие? Ограбление? Убийство? Стрелял ли шериф Тревис? Вне закона? Индейцы? В ее голове гудел улей вопросов и догадок, но она отодвинула их на второй план ради самого важного.

"Коди? Мина?" - позвала она, негромко, но с тихой неотложностью.

Наверху было всего несколько небольших комнат, несмотря на величественный фасад почтового отделения. Здесь тоже было темно, лишь тонкие линии лунного света пробивались сквозь жалюзи окна в конце зала. Все двери были закрыты, никто из детей пока не высовывался наружу... они бы скорее высунули головы в окна, так как оба были наделены ее любопытством и смелостью Шейна.

Ужас сжимал ее сердце при мысли о том, что какие-нибудь тупые ранчошники с виски устроят дикую стрельбу, посылая пули неизвестно куда. Судя по нарастающему шуму снаружи, происходящее было чем-то большим, чем просто драка в салуне. Она слышала грубые голоса, яростную ругань, испуганные крики.

Первая закрытая дверь, к которой она подошла, была дверью Коди, и она распахнула ее, чтобы увидеть... что же это такое? Причесанный под одеяло комочек, уютно и спокойно устроившийся под одеялом? Не может быть, чтобы он проспал...

"Коди?"

Ей потребовалось меньше мгновения, чтобы осознать обман, и еще меньше - чтобы понять. Кукла из свернутых одеял и шерстяного коврика в кровати, потому что Коди, их Коди, вообще не было в ней. Его дневной одежды не было в привычной неопрятной куче, ботинки исчезли со своего обычного места.

Она побежала в комнату Мины, во рту пересохло, пульс колотился. Обмана не было... но и Мины тоже не было. Постельное белье девушки было взъерошено, как будто наспех брошено на место после того, как сама девушка ушла. Ночное платье висело на спинке стула.

Канна снова спустилась вниз, продолжая лететь, но ноги, казалось, не касались ступенек. Проходя через гостиную, она остановилась, чтобы взять с камина винтовку. Она нашла Шейна в тамбуре, отделявшем их жилые помещения от почтового отделения, построенного с оптимизмом, что в нем когда-нибудь разместятся телеграфный аппарат и газетная типография, но до сих пор использовавшегося в основном для хранения.

"Люди с улицы", - сказал он. "Банда вне закона - вот мое предположение. Нападают на город..."

"Дети ушли!"

"Что?" Он резко обернулся и посмотрел на нее. "Исчезли?"

"Исчезли из своих кроватей, оба. Коди оставил куклу..."

"Адский огонь и проклятие! Сбежал?"

"В Лост Мидоу, я полагаю".