Гильермо дель Торо - Штамм. Вечная ночь
Гус вытащил из кармана маленький складной нож и раскрыл серебряное лезвие. Мать внимательно следила за ним, словно зверь в клетке. Он засучил левый рукав, потом просунул обе руки через решетку и поднял их над ее шлемом — мертвые глаза были словно привязаны к серебряному лезвию. Гус вдавил заточенное острие в левое предплечье, сделал тонкий надрез примерно в сантиметр длиной. Из раны хлынула густая красная кровь. Гус наклонил руку, чтобы кровь текла к его запястью, а с него — на открытый шлем.
Он наблюдал за глазами матери, пока ее рот и жало, невидимые в шлеме, шевелились, глотая кровь.
Вампирша получила около стопки крови, после чего Гус убрал руку, отошел к столику в другом углу помещения, оторвал кусок бумажного полотенца с плотного коричневого рулона и прижал к ранке, потом залил ее медицинским клеем, выдавив его из почти опустевшего тюбика. Гус достал из коробки влажную салфетку и отер кровь с руки, испещренной такими же порезами, которые отчетливо виднелись на фоне впечатляющих татуировок. Парень кормил стригоя, снова и снова повторяя одну и ту же процедуру, снова и снова открывая старые раны. Он вырезал слово MADRE на своем теле.
— Я нашел для тебя кое-какую музыку, мама, — сказал он, доставая побитые и обожженные компакт-диски. — Тут твои любимые — «Лос Панчос», «Лос Трес Асес», Хавьер Солис…
Гус посмотрел на вампиршу в клетке, наслаждавшуюся сыновней кровью, и попытался вспомнить женщину, которая вырастила его. Мать-одиночка, имевшая когда-то мужа, а после перебивавшаяся любовниками. Она старалась как могла, но это, конечно, не означало, что она воспитывала его правильно. Но ничего лучше она не могла ему дать. Она проиграла сражение за него — победила улица. Его воспитал город. Он перенял манеры улицы, а не его madre. О многом Гус теперь сожалел, хотя ничего не изменишь. Парню больше нравилось вспоминать о далеком детстве. Вот она ласкает его, прижигает царапины после дворовой драки. Даже когда мама злилась на него, ее глаза светились любовью и добротой.
Все это осталось в прошлом. Исчезло.
Гус не уважал мать по жизни. Так почему же нянчился с ней теперь, когда она стала немертвой? Он не знал ответа на этот вопрос. Он не понимал, что побуждало его делать это. Он знал только одно: посещая мать в этом ее состоянии, кормя ее, он заряжается, словно аккумулятор. Исполняется жаждой мести.
Парень вставил компакт-диск в роскошную стереосистему, которую вытащил из машины, набитой трупами. Он выломал несколько колонок различных марок, и ему удалось добиться хорошего звука. Хавьер Солис запел «No te doy la libertad» («Я не дам тебе свободу»), сердитое и меланхоличное болеро, которое пугающе соответствовало случаю.
— Тебе нравится, madre? — спросил он, прекрасно понимая, что это очередной монолог. — Ты его помнишь?
Гус вернулся к клетке, просунул внутрь руку, чтобы опустить лицевой щиток и снова погрузить ее в темноту, но тут увидел изменение в ее глазах. В них что-то появилось.
Он видел это раньше и знал, что это.
В его голове глухо зазвучал голос, но не голос матери.
Я чувствую вкус твоей крови, мальчик, — сказал Владыка. — Чувствую твою кровь и твое желание. Чувствую твою слабость. Я знаю, кто твои союзники, мой незаконнорожденный сын.
Глаза матери по-прежнему смотрели на него, и в них было что-то похожее на искорку, вроде того крохотного красного огонька на камере, по которому можно определить, что ведется пассивная съемка.
Гус попытался выкинуть все мысли из головы. Ни о чем не думать. Кричать на это существо через мать бесполезно. Это он уже знал. Сопротивляться. Вот что посоветовал бы ему старик Сетракян. Гус учился противостоять темному разуму Владыки.
Да-да, старый профессор. У него были планы на тебя. Если бы только он мог увидеть тебя сейчас. Увидеть, как ты кормишь свою madre, — ведь он точно так же кормил инфицированное сердце своей давно потерянной жены. Ничего у него не получилось, Августин. И у тебя ничего не получится.
Гус сфокусировал боль в голове на образе матери, какой она была когда-то. Перед его мысленным взором возникла она, а все остальное он пытался блокировать.
Приведи ко мне остальных, Августин Элисальде. Тебя ждет громадная награда. Я гарантирую тебе жизнь. Королевскую, а не крысиную. В противном случае… пощады не жди. Сколько бы ты ни просил о втором шансе, я не услышу тебя. Твое время истекает…
— Это мой дом, — громко, но спокойно сказал Гус. — Мой мозг, демон. Ты здесь не нужен.
А если я верну ее? Ее воля хранится во мне вместе с миллионами других голосов. Но для тебя я его найду, вызову его для тебя. Я могу вернуть твою мать…
И тут глаза матери Гуса стали почти человеческими. Они смягчились, увлажнились, наполнились болью.
— Hijito, — произнесла она. — Сынок. Почему я здесь? Почему в таком виде?.. Что ты делаешь со мной?
И тут боль пронзила его, всего разом, — от ее наготы, ее безумия, вины, ужаса.
— Нет!
С этим воплем Гус просунул руку через прутья решетки и в одно мгновение опустил лицевой щиток.
Как только щиток закрылся, парень почувствовал облегчение, словно его отпустила невидимая рука. Шлем взорвался смехом Владыки. Гус зажал уши, но голос звучал в его голове, словно эхо, которое понемногу стихло.
Владыка давно пытался выйти с ним на связь, определить местонахождение Гуса и послать армию вампиров, чтобы уничтожить его.
Это был просто трюк. Не мать — просто трюк. Никогда не иди на сделку с дьяволом — это он знал. Королевская жизнь. Вот уж точно. Король уничтоженного мира. Король пустоты. Здесь он живет. Агент хаоса. Caca grande. Порядочный кусок дерьма в каше Владыки.
Воспоминания Гуса прервали шаги в туннелях. Он подошел к двери и увидел появившееся из-за угла пятно света.
Первым шел Фет. За ним — Гудвезер. Гус видел Фета месяц или два назад, а вот доктора не встречал довольно давно. Тот еще никогда не выглядел так плохо.
Они прежде не видели мать Гуса и даже не подозревали, что он держит ее здесь. Фет заметил ее и подошел к решетке. Шлем вампирши отслеживал человека, как радар. Гус объяснил ситуацию — он все контролирует, она для него, его друзей, его миссии не представляет никакой угрозы.
— Черт возьми, — выругался громадина-крысолов. — И давно она здесь?
— Давно, — ответил Гус. — Не хочу об этом говорить.
Фет двинулся в сторону, глядя на шлем, который поворачивался следом за ним.
— А через него она не видит?
— Нет.
— Шлем действует? Блокирует Владыку?
— Я думаю, да, — кивнул Гус. — И потом, она даже не знает, где находится… тут что-то вроде тригонометрической съемки. Им нужен вид, звук и что-то в мозгу, чтобы определить местоположение. Как минимум одна из этих составляющих полностью блокирована — ее уши. Лицевой щиток блокирует зрение. Она отслеживает тебя вампирским мозгом и обонянием.
— А чем ты ее кормишь? — спросил Фет.
Гус пожал плечами. Ответ был очевиден.
— Зачем? Зачем ты ее держишь? — заговорил Гудвезер.
Парень посмотрел на него:
— Я думаю, доктор, это не твое собачье дело…
— Ее больше нет. Существо в клетке — вовсе не твоя мать.
— Ты и в самом деле решил, что я этого не знаю?
— В таком случае не имеет смысла держать ее, — сказал Гудвезер. — Ты должен ее отпустить. Сейчас же.
— Я ничего никому не должен. Это мое решение. Моя madre.
— Она больше не мать тебе. Что касается моего сына, то, если я узнаю, что он обращен, я его освобожу. Я, ни минуты не колеблясь, зарежу его.
— Ну, она — не твой сын. И тебя это не касается.
Гус не видел толком глаз собеседника в полумраке подвала. Когда они встречались в прошлый раз, Гус заметил, что Гудвезер сидит на стимуляторах. Добрый доктор сам прописал себе лекарство. И, судя по всему, до сих пор не слез с него.
Мексиканец повернулся к Фету, давая понять, что разговор окончен.
— Как прошли твои каникулы, hombre?[14]
— Забавно. Хорошо отдохнул… Да нет, как оказалось, искал прошлогодний снег, но концовка получилась занятная. Как твои уличные войны?
— Стараюсь доставлять им как можно больше неприятностей. Давлю непрерывно. Ну ты знаешь, программа «Анархия». Агент Саботаж является на службу каждый вечер. На прошлой неделе сожгли четыре вампирских лежбища. За неделю до этого взорвали здание. Никогда не поймешь, что для них больнее. Партизанская война и всевозможные грязные трюки. Борись с властью,[15] manito.[16]
— Нам это необходимо. Каждый взрыв или поднимающееся к небесам густое облако дыма должны дарить людям надежду: в городе есть сопротивление. А вампирам приходится как-то все это объяснять. — Фет кивнул на Гудвезера. — Вот Эф вчера взорвал целую больницу кислородными баллонами.
