Александр Студницын - Алая завеса
Общаться было тяжело, стена инаковости отделила меня ото всего в проклятой квартире. Даже разговоры о духовном скатывались в грязь. Мистика превращалась в сказочки, вопросы развития общества — в кухонную болтовню.
Чёрный куб высасывал условную кровь из обречённых жильцов.
Заверив Славу в собственном спокойствии и в том, что время мной проводится с пользой и счастьем, я с усилием сумел вернуть его одурманенное зельями тело назад в компанию язычников и дохристиан.
Попеременно суетящиеся неформалы в коридоре, окончательно поняв, что у меня нет ни сигарет, ни мелочи, потеряли интерес к незнакомому парню. Вскоре мельтешение стихло, оставив одного постороннего, на что-то решившегося.
* * *Нельзя здесь оставаться. Теперь сущность моей «недоброжелательности» таилась вовсе не в том, что вчерашняя встреча с девушкой меня обманула. Просто отчаяние подступило к горлу. Тоска по моей Анне не должна существовать рядом с примитивным невежеством и грубостью! Всё твёрдо воплощённое и осязаемое бесило и раздражало. В скорби открывалось священного едва ли не больше, чем в возможности самой встречи с загадочной цветочницей. А между тем, пока проносились такие мысли, сладострастное желание бередить рану рвало душу «красным шёлком», и что-то фундаментальное для меня звало в бездне страдания. Надежда поискать девушку завтра в той же Оранжерее виделась изменницей чему-то основному и родному. Кружили голову только смелые и роковые решения.
За стеной шумели игроки, приближая мир грёз и фантазий, а я садился за другой, расположенный в абсолютной пустоте стол, где ставкой была моя судьба и возможность существовать в ней. Мечта выиграть недостижимое овевала жертвенностью, переводя всё существо протеста в иную плоскость бытия. Никакому социальному перевороту не подвластна лирика. Ещё недавно брошенные слова в этом же коридоре, на том же месте у кухни, о смирении и участи человека, собирающего картины в память о тайне, единожды коснувшейся души, показались кощунственными. Как можно существовать там, где попираются откровения и приветствуются полумеры?
Внутри нарастало напряжение, а с ним и сомнение: существовала ли Анна? А если нет, то как же теперь выдерживать эту гремящую действительность? Но я уже решился. Или победа или поражение. Неожиданное сладострастие провала легло тенью на сердце.
Вселенная прекратила движение, метались тени. И только осень, встречник и я. Наша дуэль. Ласковый голос утешал, напевая: «Лучше погибнуть героем, узнавшим неземное и защищающим его, чем гнить в аду человечества». Почему-то невозможной казалась удача и… да, мне нравилось условно называть противника образом из недавно услышанной городской легенды — романтично же! Даже сон на Лесной, 23 добавил параллелей с рассказом Максима из центра Москвы.
Повторяя подвиг лучшего из людей, кто-то вручил в налившиеся властью руки силу отстаивать красоту и атмосферу, витающую в доме часовщицы, но улыбка и красный шёлк озарили лицо. Но никогда он ещё не был так близок, даже во сне о гибели Анны! Один миг, и наконец откроется, что под ним.
Всё равно моя биографию чужда и не выражает личности. Я решил, что надо было спешить к подъезду Анны. Что сильнее, чудо или пошлость? Пальцы уже надевали шляпу, и лишь благоволение неба могло спасти её владельца от самоубийства. Это не значит, что мне хотелось спрыгнуть с моста. Просто тихая и спокойная семейная жизнь — тоже самоубийство. А именно к ней стремится биография, если не остаётся романтики и мощи. Удачливая научная карьера и учёба — не откроют, кто я! Подобное испытывали на себе миллионы. Пьяница, сажающий печень, — приканчивает себя аналогично вскрывшему вены. Но церковь не строга к нему! Геймеры, простые мечтатели и даже наркоманы сплетают тысячи ложных реальностей, но не вкладывают естества индивидуальности и выполняют лишь роль топлива в карнавале агрессивных образов. Дезертиры и предатели! Честные работяги растворятся в никому ненужной работе, плоды которой пожрут тунеядцы и разворуют проходимцы. Жёны исчезнут в бесконечном ожидании сказок, не используя свой потенциал. Но где их воля к силе, революции?! Мой город — город самоубийц, и я мог стать таким же, как они. Как все они. Стоило чарам иной реальности коснуться привычной судьбы, пошлость повседневности сожрала их без остатка!
Мои чувства обострились до предела. Война за собственную участь началась, напоминая игру в покер. Нужны были очки мёртвой, куда же Слава их дел? Зеркало должно показать, живу ли я в эту минуту, и исказить правду естества для других! — так шептали беспокойные губы, но к чёрту линзы! Каждый прохожий ночной Москвы на стороне всеобщего странствующего двойника и враг творцу данной повести!
Никогда такой буре эмоций не доводилось омывать моего одиночества. Пока столица играет, а в большинстве своём спит, мне нужно расквитаться с прошлым. Слишком долго в постоянном ожидании тайны проходили серые дни. В итоге от их провожающего почти не осталось сути. На кон бросаю всё, что было и может быть! Но чуда не упущу. Иначе только тропа к Муравейкину, дорога падения и принятия этого мира. Почему же так уродливо всё, что добивается в нём успеха? Сладострастие порыва проникало в кровь, оставляя понимание: «Теперь ты подлинный, твой протест против незнакомца созрел и за мечту об уникальности и судьбе придётся либо умереть, либо запустить механизм возрождения».
Надевая пальто, я поклялся убить первую городскую легенду. Лишь на секунду оторопь сомнения коснулась крови: «Всегда всё с незнакомцем связано… нельзя остаться собой, без взаимодействия с этим чудовищем по имени толпа!»
Но выстрел, пусть и напрасный, соединит мечту об индивидуальности и её подлинный изолированный от других источник.
Даже более того, уже перед зеркалом, готовый к выходу, стоит подлинный человек. Не знаю имени. Безымянный герой ненаписанного романа, не позволяющий святому исчезнуть из оскудевших будней. И лицо безумца напоминало лидера революционного движения. А сердце служило мёртвой иностранке.
— Перчатку не вы обронили?
Из кухни вышла девица, у которой я спрашивал, где найти Славу. В её глазах, будто смотрящих не из зрачков, а всеми белками скрывалось сожаление.
— Без вас будет скучно, оставайтесь, мне нравится, как вы поёте. Да и все в восторге были, только Вите ничего не нравится.
Чужая перчатка на полу у самой двери лежала зловеще. Вспоминался неуверенным пророчеством сон под неусыпным бдением Чёрного куба. Руины и выстрел. В кожаной плотной пятерне скрывалась враждебность, а переступив порог на лестничную клетку, я увидел красную гвоздику.
