1Уильям Ходжсон - Дом на краю
Я подбежал к ней, когда ее рука лежала на последнем засове. Она не видела меня, только почувствовала, как я схватил ее за руку. Быстро подняла взгляд, как испуганный зверек, и вскрикнула.
— Ну же, Мэри, — сурово сказал я, — что за ерунда? Разве ты не понимаешь нависшей опасности? Ведь эдак ты погубишь нас!
Она ничего не отвечала, только дрожала, всхлипывала и тяжело дышала, словно была напугана до крайности.
Несколько минут я уговаривал ее, напоминал, что надо быть осторожной, просил ее не бояться. Сейчас нечего бояться, объяснял я — и сам старался поверить, что говорю правду, — но нужно быть благоразумной и не выходить из дому в ближайшие дни.
Наконец, отчаявшись, я умолк. Разговаривать с ней было бессмысленно. Очевидно, что она не совсем в себе. Наконец я сказал, что ей лучше побыть у себя в комнате, если она не может вести себя разумно.
Мэри не произнесла в ответ ни слова. И, без долгих разговоров, я взял ее на руки и понес. Она дико вскрикнула, потом ее снова стала бить дрожь.
Войдя к ней в комнату, я положил ее на постель. Она лежала совершенно тихо, не разговаривала и не всхлипывала, но дрожала, как в лихорадке, от страха. Я взял плед, лежавший на стуле, и укрыл ее. Больше я ничем не мог ей помочь. На другом конце комнаты в большой корзине лежал Пеппер. Сестра заботилась о нем с тех пор, как он получил рану, которая оказалась серьезнее, чем мне казалось вначале, и я с радостью отметил, что, несмотря на свое состояние, она старательно ухаживала за ним. Я наклонился и заговорил со старым псом, в ответ он вяло лизнул мне руку. Он был слишком слаб для других проявлений радости.
Затем, подойдя к постели, я спросил у сестры, как она себя чувствует, но она только еще больше задрожала, и я с болью должен признать, что мое присутствие, по всей видимости, лишь ухудшало ее состояние.
Оставив ее, я запер дверь и положил ключ в карман. Это казалось единственно возможным решением.
Остаток дня я провел в доме — сидел то в кабинете, то на башне. Я принес из кладовой хлеб и целый день питался только им, ну выпил еще немного кларета.
Какой это был длинный, утомительный день. Если бы я мог по обыкновению выйти в сад, то был бы вполне доволен, но сидеть взаперти в этом безмолвном доме, в одиночестве — потерявшую разум женщину и больного пса не стоило принимать в расчет — такого не выдержат и самые крепкие нервы. А в кустах, беспорядочно растущих вокруг дома, прячутся — что бы я ни говорил сестре! — эти дьявольские свиноподобные существа, которые только и ждут удобного случая. Оказывался ли кто когда-нибудь в таком отчаянном положении?
Два раза — днем и ближе к вечеру — я заходил навестить сестру. Во второй раз я увидел, что она гладила Пеппера, но при моем появлении попятилась в угол, что невероятно огорчило меня. Бедняжка! Ее страх был невыносим для меня, и я не стал заходить к ней в комнату без необходимости. Был уверен, что спустя несколько дней ей станет лучше. Пока же я не мог ничем ей помочь, к тому же считал, что необходимо, как это ни трудно, чтобы она оставалась в своей комнате. Но одно меня порадовало: она съела немного еды, принесенной мною в первый приход. Так прошел день.
Приближался вечер, воздух становился прохладным, и я начал готовиться к тому, чтобы провести вторую ночь в башне: взял еще две винтовки и захватил теплое длинное пальто. Зарядил винтовки и положил рядом с первой: намеревался задать жару любому существу, которое появится ночью. У меня был большой запас патронов, и я думал преподать тварям хороший урок, показать, что пытаться проникнуть в дом силой бесполезно.
После этого я снова обошел дом, обратив особое внимание на подпорки у двери кабинета. Затем с ощущением, что сделал все возможное, чтобы обеспечить нашу безопасность, я вернулся в башню, навестив по пути сестру и Пеппера. Пеппер спал, но при моем появлении проснулся и, узнав меня, замахал хвостом. Мне показалось, ему стало чуточку лучше. Сестра лежала на кровати, не могу сказать, спала она или нет. На этом я их оставил.
Поднявшись в башню, я устроился поудобнее, насколько это было возможно, и приготовился бодрствовать всю ночь. Постепенно темнело, и сумерки скрывали сады. Первые несколько часов я сидел напряженно, вслушиваясь в каждый шорох, по которому можно было бы догадаться, что внизу что-то зашевелилось. Разглядеть что-либо в этой темноте было невозможно.
Время тянулось медленно, ничего необычного не происходило. Взошла луна, стали видны сады, пустые и безмолвные. Так прошла ночь, без малейшего шума и беспокойства.
К утру тело у меня совершенно затекло от долгого сидения, кроме того, меня томили дурные предчувствия, беспокоило бездействие этих существ. Я предпочел бы открытое нападение на дом. Тогда, по крайней мере, мне была бы понятна опасность и я мог бы отразить ее, но выжидать таким образом, целую ночь, представляя себе всевозможную дьявольщину, значило подвергать опасности собственный рассудок. А может, они совсем ушли? — спрашивал я себя, но в глубине души знал, что в это нельзя верить.
В подвалах
В конце концов, усталый, замерзший, томимый предчувствием беды, я решил обойти дом. Первым делом я зашел в кабинет выпить бренди, чтобы согреться, при этом внимательно осмотрел дверь — все, чем я укрепил ее прошлым вечером, было на месте.
День только начинался. Когда я покинул башню, было еще так темно, что рассмотреть что-либо без света не представлялось возможным, поэтому я захватил из кабинета свечу. К тому времени, как я обошел нижний этаж, дневной свет начал слабо просачиваться сквозь зарешеченные окна. При осмотре не обнаружилось ничего нового. Все оказалось в порядке, и я уже готов был погасить свечу, как вдруг мне пришла в голову мысль еще раз взглянуть на подвалы. Помнится, последний раз я был там в вечер перед нападением на дом.
Наверное, с полминуты я колебался. Я бы с удовольствием отказался от этого дела — как, думаю, и любой другой на моем месте, — поскольку из всех огромных, внушающих ужас помещений этого дома подвалы были самыми большими и самыми таинственными. Гигантские мрачные пещеры, куда никогда не проникает дневной свет. Но уклониться от этой задачи я не мог: мне казалось, это будет проявлением откровенной трусости. Кроме того, уверял я себя, подвалы в действительности — самое маловероятное место, откуда может грозить опасность, Учитывая, что туда можно попасть только через тяжелую дубовую дверь, ключ от которой я всегда носил с собой.
В самом меньшем из подвалов, мрачной норе неподалеку от лестницы, я держал запасы вина. И редко бывал где-нибудь еще. Действительно, если не считать моего уже упоминавшегося обхода, сомневаюсь, что когда-нибудь бывал во всех подвальных помещениях.
