Николай Норд - Избранник Ада
Тем не менее, то, что она была китаянкой, я нисколько не сомневался. Ибо совсем недавно, еще до первой экспансии китайцев в Россию, то есть до того, как Хрущев поссорился с Мао, и русские и китайцы были братья навек, их тут было пруд пруди. Приезжали к нам в Новосибирск на заводы и в ФЗУ учиться и осваивать наши станки, которые мы эшелонами отправляли нашим новоявленным брательникам. Так что я их тут повидал немало и мог отличить, по крайней мере, от казахов. Но еще до того, как я успел снова засомневаться, туда ли я попал, китаянка спросила меня на чистейшем русском языке:
– Вам кого, молодой человек?
– Да мне Александр Петрович, вообще-то, нужен, – неуверенно ответил я.
– Проходите, прошу вас.
Женщина запустила меня в коридор, и громко крикнула:
– Саша! Это к тебе…
Она ушла на кухню к столу и своим плиткам, где что-то готовила, и откуда доносились ароматные и пряные запахи. Вместо нее в прихожую из комнаты вышел мужчина невысокого роста, худощавый и жилистый, одетый в трико и тоже в, очевидно, китайскую, красную шелковую жилетку прямо на голое тело. Ему было под сорок и у него были жесткие, рубленые черты лица и серые ясные глаза под кустистыми бровями. Темные, непослушные волосы его были зачесаны назад, по моде сороковых – пятидесятых годов, которые рассыпались, и он их поминутно поправлял рукой.
– Здравствуйте, Александр Петрович, я к вам от товарища Баал-бериты. Меня Николаем зовут, я студент, – представился я.
– О-о! От профессора Баал-бериты? Жив еще старина? Он что, теперь тоже в Советский Союз перебрался? Никак преподает здесь, в Новосибирске? – Александр Петрович подобрел и сделался радушен лицом.
– Этого я не знаю, мы с ним в библиотеке случайно встретились, поговорили, и он меня к вам на консультацию направил.
– Да, давненько мы с ним не виделись! Это сколько лет-то прошло с сорок седьмого года? Уже поболее двадцати будет. Мы тогда с ним под Чунцином в монастыре искусству у-шу вместе обучались. Умнейший и интеллигентнейший был человек, должен сказать, ходячая энциклопедия, прямо-таки! Простите, еще раз повторите, как звать-величать-то?
– Николай.
– Ну, мое имя ты знаешь, – непринужденно перешел он на «ты», – проходи, милости просим.
Я разулся, но в комнату прошел в носках, ибо ни одни тапочки под мой сорок пятый размер не подходили.
Комната была обставлена по-советски – никелированная кровать, гобеленовый диван-книжка, белый сервант, прочные стулья, с обитыми тем же гобеленом сидушками. Но в ней присутствовали и элементы иной, очень древней цивилизации: расставленные по всем углам бронзовые лягушки и китайские болванчики, болтающие, при малейшем прикосновении своими головками, словно подсолнухи на ветру. Красные, шелковые, вышитые тиграми и драконами, тряпицы на стенах, межующиеся с несерьезными пасторальными картинами, героями которых были императоры, их наложницы, воины и танцоры. Фоном на этих картинках обычно служили горы, кривенькие, воздушные, как паутина, деревца и озера, населенные цаплями. На низеньком столе у окна, застеленной тоже шелковой, зеленой скатертью, свисающей до самого пола, красовалась настольная лампа в виде китайского бумажного фонарика. Телевизор «Неман», стоящий на светлой, лакированной тумбочке, также был накрыт красной, шелковой тряпицей, служащей подстилкой под антенну и ажурную, тонкую фарфоровую вазу, расписанную на все те же национальные, китайские мотивы – легко и непринужденно, словно кисточка с краской порхнула по ней, мимолетно, как бабочка. Стены и потолок были чистейшей, ровной белизны.
И вообще, тут было царство стерильной чистоты, даже воздух в квартире казался каким-то дистиллированным, несмотря на заводскую копоть под окном и подъездные запахи, будто тут работал какой-то очиститель воздуха.
Миновав эту комнату, мы прошли в смежную. Она была практически пуста. У окна там стоял светлый однотумбовый стол, на котором лежала аккуратная стопочка тетрадей и книжек, к нему был придвинут единственный здесь стул. У стены, противоположенной окну, на круглой тумбе, накрытой шелковой, опять же красной, накидкой, стоял бронзовый, размером с трехлитровую банку и начищенный до золотого блеска Будда. Перед ним стояли два фарфоровых подсвечника, в одном была свеча, а из другого торчали какие-то черные тонкие палочки, как потом оказалось – для воскурения. Прямо над фигурой Будды, висел вышитый шелком пятизвездочный герб Китайской Народной Республики. Слева от тумбы, занимая треть стены, расположилась узкая, деревянная кровать, застеленная белой, в рюшках, покрывалом, на котором углом бугрилась подушка. Над кроватью висела картинка под стеклом – какой-то монастырь, с загнутыми концами многоярусных крыш, на фоне гор, поросших деревьями, заплетенных в синеву марева. Пол был застелен дорогим персидским ковром, что было неслыханно – если у кого в семьях, из числа тех, что был побогаче, ковры и имелись, причем не такие роскошные, а гораздо более убогие, то им отводилось почетное место на стенах, и никто не осмеливался бросать неслыханное богатство под ноги на растоптание.
Цымбалюк закрыл за нами дверь и сказал:
– Вообще-то – это комната сына, тринадцать лет уже пацану, он сейчас на тренировку ушел – волейболом занимается, ну и я тут, бывает, немного медитирую. Но ты не бойся, нам никто не помешает – когда дверь закрыта, домашние знают, что я здесь, и никто сюда не заходит.
– У вас жена, наверное, китаянка, – спросил я Цымбалюка.
– Только наполовину – по матери, а отец русский – инженер с КВЖД. Мы из Харбина оба. В пятьдесят третьем сюда прибыли. Нас когда уговаривали сюда переехать, то такого наговорили про Советский Союз, будто в рай зазывали, а приехали… – Александр Петрович осекся, и, выдержав паузу, закончил. – Мне энкэвэдэшник говорил, будто тут плюнешь на асфальт – штраф пять рублей, окурок бросил в неположенном месте – кутузка на пятнадцать суток. Ты понял? Одним словом, в Китае почище было…
– А вы здесь начальником стали, а в Китае кем были? – спросил я, едва сумев скрыть язвительность, за взыгравшую обиду за мою немытую Россию.
– Ну, я там, как сказать, отцу Татьяны, жены моей, помогал, он хозяином русского ресторанчика был. Он с нами сюда не поехал, в Австралию уплыл. Капиталист! Не захотел перевоспитываться. Иногда его письма сюда доходят, так пишет, что там тоже ресторан держит, только теперь китайский. Нас зовет погостить, только кто ж пустит? Я на военном производстве работаю, – Цымбалюк безнадежно махнул рукой. – Да ты присаживайся, в ногах правды нет, – он отодвинул от стола стул, а сам ушел к тумбе с Буддой и сел там в позе лотоса на ковер. – А начальником я недавно стал – техникум весной заочно кончил. Поначалу-то чернорабочим был. Потом китайцы приехали на завод учиться. Я переводчиком стал на целых четыре года, в галстуке ходил. Тогда мне и квартиру эту дали, потому как китайцы норовили в гости заглянуть. А мы в девятиметровке в бараке жили. Неудобно стало руководству завода, что их представитель так паскудно живет, нельзя было перед иностранными гостями лицом в грязь ударить, вот и выделили нам квартиру… Так что тебя интересует?
