Рэмси Кэмпбелл - Книга ужасов (сборник)
– Если действительно все было не так и ты тут ни при чем, кто же это сделал?
– Я уже говорил вам. Мне было сложно сказать в первый раз, но еще сложнее повторять. Это было какое-то существо, способное… Коп уронил ручку.
Хью посмотрел, куда она упала.
Потом заметил, что Майк улыбнулся, оглянулся на своих сослуживцев и нагнулся за ручкой. Перед тем, как взять ручку, он схватился за пистолет и дёрнул. Это оказалось совсем непросто, шериф вцепился в него мертвой хваткой, но, наконец, оружие оказалось у Майка в руках. Подхватив ручку, полицейский выпрямился.
Хью не мог оторвать от него взгляд.
Коп снова улыбнулся и сунул ручку в карман.
– Какая незадача, – проговорил он, и его лицо на мгновение стало лицом Энджелы Риттер, – милый.
Хью отступил назад и рухнул на ступени.
Полицейский стал самим собой, Энджела снова исчезла.
– Вот что я люблю больше всего, – сказал он мягко и, взявшись за наручники, повернул Хью спиной к лестнице, – переломы, приклеивание век, извлечение органов, отрезание ног, рук и всего остального – это для меня рутина. Я говорю об истинной пытке, понятно?
Хью не ответил. Вместо этого он оглядывался по сторонам, пытаясь придумать, как сбежать. Как найти способ, поговорить с кем-нибудь, привести свои доводы, объясниться. Наверное, можно определить время смерти всех этих людей? И доказать, что шериф не мог им позвонить.
Пока они шли к кухне, существо в облике Майка продолжало говорить:
– Это всё, как говорится, физиология. Мы знаем, как из маленьких детей делали мыло и изготавливали абажуры для ламп. Все это вульгарно, конечно. Но психическое насилие, психические пытки – просить жертву выбрать, кого из ее детей отдать на смерть, – это что-то особенное, правда? Привносит разнообразие в повседневность.
К ним подошел старший полицейский. Майк-ненастоящий-коп продолжал держать Хью за наручники.
Вдруг Хью дернулся в сторону и пнул Майка ногой. Старший полицейский занес над головой дубинку.
– Нет-нет-нет-нет, – закричал Хью, – прежде, чем вы сделаете это, выслушайте меня!
В комнате было полно полицейских, и трое экспертов уже поднялись из подвала.
Хью рассказал им о шерифе.
И телефоне.
И пистолете.
И хлебном ноже.
Рассказал обо всем, что с ним случилось.
А потом рассказал о Майке, полицейском, который на самом деле не был полицейским, о том, что тот взял из рук шерифа пистолет и наверняка оставил на нем отпечатки пальцев.
– Проверьте, – умолял Хью охрипшим голосом. Возьмите у него отпечатки пальцев и проверьте пистолет. Вот вам доказательства.
– Майк? – сказал старший полицейский. – Ты действительно сделал то, что он сказал? Ты взял пистолет?
Майк кивнул. Его лицо было серьезным.
– Значит, ты оставил на нем свои отпечатки пальцев?
Майк снова кивнул.
Старший полицейский глубоко вздохнул:
– Вот черт!
Потом повернулся и улыбнулся остальным.
Все вытащили свои дубинки. Майк толкнул Хью на пол и тоже поднял свою дубинку.
– В кровать, в кровать, – начал он.
– Соня хочет спать, – продолжил старший офицер.
– А ты не погоняй, – затянул следующий.
– Сказал Лентяй, – подхватил четвертый.
– Жадюге Нэн не спится, – сказал парень из Массачусетса.
– Пора бы подкрепиться, – закончил старший.
Потом погас свет.
И под чей-то крик «Праздник начинается» симфония ломающихся костей заполнила комнату.
Питер Краутер – лауреат многих литературных премий, писатель, составитель нескольких антологий, директор успешного издательства PS Publisher (в которое к настоящему времени в качестве филиалов вошли Stanza Press poetry и PS Art books).
Его книги переведены на многие языки, по рассказам снимались телесериалы по обе стороны Атлантики. Сборники рассказов: «Самый длинный одиночный сигнал», «Пустынные дороги», «Прощальные песни», «Холодное удобство», «Промежуток между строками», «Земли в конце рабочего дня» и «Драгоценности в пыли».
Он живет и работает со своей женой и бизнес-партнером Ники Краутер в Англии, на побережье Йоркшира.
«Я нечасто выбираю местом действия моих фантазий Страшные Места, – признается Краутер, – этакие мрачные подвалы, где холодно и сыро, где пахнет сгнившими овощами, крысиным пометом и разлагающимися в темноте трупами.
Я знаю, дорога туда – это переход. Я захожу в эту дверь один-два раза, пока пишу рассказ, но всякий раз, когда моя рука тянется открыть эту дверь, я гоню себя наверх, в комнаты, где есть окна, чтобы в мои фантазии попадала хоть малая толика света.
Но я то и дело говорю себе: к черту все это… Хватаюсь за злополучную ручку подвала, нажимаю на нее, распахиваю дверь и с замиранием сердца, готовый каждую минуту умереть от страха, иду по ступеням вниз.
Эти визиты никак нельзя назвать «забавными», и сказка, которую вы только что прочли (если не сжульничали и не подсмотрели, что в конце), – яркий тому пример. Просто мне хотелось превратить избитый сюжет про полтергейст в нечто более важное, чем рассказ «Дружелюбное привидение Каспер», очень далекий от правды.
Привидения в моем рассказе не просто двигают и роняют мебель… нет, господа. У привидений в моем рассказе есть зубы. И они кусаются».
Энджела Слэттер
Дочь гробовщика
Это была богатая дверь из красного дерева, щедро украшенная резьбой с изображением сцен из книги Иова. Голова ангела, отлитая из меди, служила дверным молотком. Когда я опустила его на место, глаза ангела возмущенно раскрылись и стали с подозрением меня разглядывать. За моей спиной находился сад, поросший виноградом, с уединенными беседками и скамейками для чтения; из-за него дом казался еще более роскошным и отгороженным от всего мира.
Дверь открыла дочь покойника.
Она была вся розовенькая, персиковая и сливочная; мне захотелось лизнуть ее кожу и проверить, такова ли она на вкус, как и на вид.
– Хепсиба Бэллентайн! Растяпа! Соберись, это бизнес.
И папаша наградил меня оплеухой, как в те времена, когда был жив. Сейчас его рука свободно прошла сквозь меня, и я почувствовала лишь холод, текущий по моим венам. Вообще-то я не сильно скучаю по синякам.
Девушка меня не узнала, хотя я почти год работала в этом доме, но ведь это я смотрела на нее тогда, а она на меня – нет. Когда моя мать ушла в мир иной, стало очевидным, что она уже не сможет родить Гектору детей. Точнее, сына, который унаследовал бы его дело. Тогда он решил, что я должна учиться этому ремеслу, и сменил вывеску – но не на «Бэллентайн и дочь», разумеется. «Бэллентайн и другие».
