Анна Старобинец - Резкое похолодание
Ее попутчица — просто некрасивая. Но в целом вполне вменяемо выглядящая (разве что слишком обтягивающие шмотки при ее тоже весьма обильных телесах). Вежливо слушает Белоснежку, кивает. Смотрит на нее с явным злорадством…
Поезд резко замедлил ход и, захлебнувшись испуганным воем, остановился в тоннеле. Пару раз истерично всхлипнул — и затих. Молча затаился в душной, длинной темноте.
— …двенадцатый этаж… а я спокойно шла прямо по карнизу, прикинь? — громко протараторила Белоснежка в наступившей вдруг тишине. Голос у нее был низкий и чуть гнусавый. Под стать внешности.
Сева попытался представить, как этот бегемот флегматично разгуливает по карнизу, но воображения ему не хватало. Видение заканчивалось, едва начавшись, стремительным падением белоснежной тушки и громким, неуклюжим шлепком об асфальт.
Поезд чуть вздрогнул и зашипел, но с места не тронулся.
И еще зашипел.
И еще. Словно перепуганный неврастеник, старающийся глубоко дышать, чтобы себя успокоить.
Потом — снова тихо. Тан тихо, что всему вагону слышна приглушенная какофония из больших, пушистых наушников загорелого мачо, развалившегося рядом с Севой. И еще слышно, как этот мачо меланхолично перемалывает мужественными челюстями какую-то невыносимо вонючую, ядреную свежесть…
— И часто это случается? — тоном сестры-сиделки поинтересовалась у попутчицы Просто Некрасивая.
— Почти каждую ночь… — Загадочная улыбка на жабьем лице.
— А что тогда нужно делать? — Просто Некрасивая перешла почему-то на шепот.
— Когда? — квакнула Белоснежка.
— Ну, когда у тебя приступы лунатизма. Мать что тогда делает?
— Зовет меня. Очень тихо, чтобы не разбудить. Чтобы я не испугалась.
— А если… — Просто Некрасивая хищно облизнулась и оценивающе оглядела спутницу. — Что, если ты все же проснешься прямо там, на карнизе?
— Не знаю, — равнодушно отозвалась Белоснежка. — Наверное, упаду… Что это мы так долго стоим?
Опять это шипение. И еще — какой-то отдаленный рокот.
— Застряли, — полувопросительно констатировала Просто Некрасивая.
Пассажиры настороженно заозирались. Зашептались. Закопошились.
Меланхоличный мачо потянулся, тесно прижавшись к Севе спортивным предплечьем, и зевнул — широко, с подскуливаньем. Как собака, которую хозяева везут на дачу в тесном раскаленном запорожце. Как большая собака. Которой душно.
Что-то щелкнуло под потолком, снова раздалось шипение — на этот раз другое, из динамика.
— Уважаемые пассажиры, — захлебываясь в помехах, произнес стервозный женский голос, — просьба соблюдать спокойствие.
Громкий шепот. Громкие вздохи. Из разных концов вагона.
— Уважаемые пассажиры, — захрипел голос, — по техническим причинам…
Щелк.
Голос сорвался. В динамике — ватная тишина.
Резко запахло цветочным дезодорантом и потом. Кто-то громко прокашлялся. И еще кто-то — но тихо, осторожно.
Сева обернулся, напряженно всмотрелся в обрамленное черной резиной вагонное окно. Там, за сплющенным отражением его собственного лица, за желтыми бликами на оконном стекле, из темноты проступала неровная поверхность тоннеля, мутно лоснящаяся прожилками проводов.
— Застряли, — без всякого выражения повторила Белоснежка.
Сева отвернулся от окна и посмотрел на нее. Ее лоб был влажным от пота. Ее лоб был как будто весь в блестках.
Как будто в праздник. Как будто в Новый год.
«Застряли», — повторил про себя Сева.
Застряли. В длинной, душной, толстой кишке. Обмотанной изнутри более тонкими кишками-проводами.
Скрежет. Шипение. Гул. Перешептыванье.
Звуки кишечника.
Непроходимость кишечника.
Меланхоличный судорожно зачавкал — как большой бульдог, подбирающий слюни, — и выдул из своей ядовитой жвачки пузырь. Чпок.
Чпок. Чпок. Кто-то там, в темноте, в трескучем коконе помех, пытался снова оживить динамик.
— Уваж…
— Уваж…
…Там, в динамике, кто-то громко хрипел и царапался, скреб когтями, захлебывался, хотел просочиться наружу, хотел сказать: уважаемые…
Уважаемые. Уважаемые…
Пронзительно и яростно, громко и нагло у кого-то в дальнем конце вагона затренькал мобильный.
— Алло! — заорал в дальнем конце вагона счастливый кто-то.
— Ловит, — пронесся по вагону жаркий взволнованный шепот. — Ловит… Ловит… У меня ловит… А у меня почему-то не ловит… Ловит, но плохо… Почти не ловит… Совсем не ловит… А у вас ловит?…
Все сразу почувствовали облегчение. Раз хоть у кого-то ловит — значит, все не так уж и плохо. Все зашевелились, затолкались, полезли в сумки и рюкзаки, в карманы штанов и курток — чтобы вытащить свои маленькие продолговатые штучки, и нажать на кнопочки, и посмотреть на экранчики…
Раз у кого-то ловит — это значит, что осталась связь с миром. Это значит, что уважаемые пассажиры не замурованы здесь навсегда. В подземелье, в черном тоннеле. А просто поезд остановился по техническим причинам и скоро тронется, и будет следующая станция…
Раз ловит — хоть чуть-чуть, но все-таки ловит, — значит, можно пока позвонить кому-то, и занять время, и занять руки…
— …В метро! Я говорю: в метро!
— …Что? Стоим в тоннеле! Да! В тоннеле, говорю, стоим!
— …Алло! Это ты? А ты где? А я — в метро!
— …В метро!
— …Мы в метро!
— В метро, — сказал Сева в трубку.
— Как, ты разве не знаешь?! — закричала трубка.
И пока он слушал полуплачущий голос — голос, надрывавшийся там, в волшебной коробочке, голос, кричавший где-то там, далеко, где светло и холодно, где видно небо, где можно идти по улице и сворачивать за угол… — пока он слушал этот голос, он смотрел на других. На тех, кто тоже разговаривал. И по выражениям их лиц, по тому, как застывают и заостряются эти лица, он видел, что им говорят то же самое. По тому, как останавливается у них взгляд и как приоткрываются рты, он видел, что они слышат то же, что слышит он.
Те, которые остались наверху. Те, которые слушают радио и смотрят телевизор. Те, которые могут открыть окно и проветрить свою квартиру, и выйти в магазин, и приготовить обед, — они говорят этим, под землей, одни и те нее слова. Ядовитый газ. Везде, на всех ветках метро. Движение парализовано. Какие-то камикадзе. У них черные сумки. Осторожно, у них там что-то газовое. В больших черных сумках. Я пыталась тебе позвонить, но ты, наверно, не слышал. Я пытался тебе позвонить, но ты, наверно, не слышала. Это началось час назад. Это продолжается до сих пор. Я пыталась тебе позвонить, но твой телефон был выключен. Я пытался тебе позвонить, но твой телефон был выключен. Мы пытались вам позвонить, но ваши телефоны были… Осторожно, они открывают их, эти сумки. В остановившихся поездах. В душных вагонах. Осторожнее там. Держитесь там. Не волнуйтесь, вы, там, под землей. Не бойтесь там, в темноте…
