Дион Форчун - Жрица моря
Затем — сам не знаю как (к тому времени я практически лишился чувств, ибо всегда наступает момент, когда сама Природа устраняет боль) — приступ изжил себя и я погрузился в глубокий сон.
Так исполнилось предсказание Скотти о том, что я буду спать с мисс Морган, хотя и не в том смысле, как предполагал он.
Глава 11
Должно быть, они отнесли меня в постель, ибо на следующее утро я проснулся в кровати, естественно, измученный насмерть, но умиротворенный. Сам приступ закончился довольно быстро, сердце перенесло его гораздо лучше обычного, да и обычных последствий от приема лекарств не наблюдалось.
Мисс Морган положила меня в своей комнате; не знаю, где спала она сама, ибо это была единственная готовая спальня. Она находилась в восточной части форта, и утреннее солнце заливало ее всю через огромное окно. Я проснулся на рассвете и смотрел на величественную дорожку бледно-золотого цвета, протянувшуюся по гребням волн.
Глядя из окна на бледный рассвет, невозможно было избавиться от ощущения, что вселенская пустота за стеклами была какой-то неземной. Из постели земли не было видно, я мог наблюдать лишь позолоченные верхушки волн и тени у их основания.
В этот час, едва пробудившись от сна, я видел вещи в ином, непривычном свете. Я наблюдал их не в виде кратких причинно-следственных цепочек, чью взаимозависимость можно проследить в течение короткого времени (а жизнь обыкновенно воспринимается именно так). Каждая вещь представлялась мне в виде длительного воздействия, которого можно было либо избежать, либо поучаствовать в нем; и только индивидуальные природные склонности каждого в конечном счете определяли, будет ли человек участником этого влияния либо постарается его избегнуть.
Это было очень романтично: вот так проснуться на рассвете в комнате мисс Морган и осмотреться по сторонам. Она оформила комнату в приглушенных голубовато-серо-зеленых тонах; отблески на обстановке создавали эффект искрящейся морской воды. Изголовье кровати было украшено резным изображением волны, собиравшейся низринуться вниз; рельеф был окрашен в приглушенно-серебристый цвет, с легкими добавлениями сверкающего голубовато-зеленого, так что в рассветном полумраке создавался необычный и очень реалистичный эффект. Поверхность ночного столика была сделана из матового кованого серебра; там стояло несколько странного вида флакончиков из голубоватого хрусталя — думаю, что в них мисс Морган держала снадобья для ухода за своей замечательной кожей. Все это напоминало средневековую алхимическую лабораторию, не хватало лишь астролябии, колб и одной-двух реторт, чтобы картина была полной. Особенно восхитил меня большой пульверизатор, груша которого имела на конце большую шелковую кисточку. Я очень чувствителен к запаху духов; поэтому я решил, что как только смогу выбраться из постели, я немедленно исследую пульверизатор с духами, чтобы узнать, к какому из запахов мисс Морган питала пристрастие (по запаху, который привлекает человека, можно узнать о нем многое). Более того: если мне позволит совесть (а я надеюсь, что позволит), я собирался украсть каплю-другую этих духов как сувенир на память, ибо, как я уже говорил, запахи значат для меня невероятно много. Мисс Морган так же распорядилась о шелковом белье для своей постели и громадных подушках лебяжьего пуха. Ну кто бы не захотел стать агентом по недвижимости в такой ситуации?
У меня также не было ни малейшего сомнения, что сад был не менее прекрасен — настолько же прекрасен, как и сама мисс Морган. Однако трезвый голос внутреннего инстинкта говорил мне, что какой бы ласковой и приветливой ни была Жрица Моря, холодный культ моря — культ первозданных глубин — требовал жизни в жертву себе. Я вспомнил прочитанное мною когда-то об ужасных верованиях ацтеков: там описывалась судьба одного несчастного раба, которого, избавив от рабства, целый год держали в невиданной роскоши, а затем принесли в жертву на залитом кровью алтаре, вырезав у него сердце, когда он еще был жив. Вот, подумал я про себя, откинувшись на пуховые подушки в шелковой постели мисс Морган и наблюдая разгоравшийся рассвет, — вот участь, на которую я обречен, если не проявлю осторожность. Я спросил себя: неужели телесная жизнь имеет настолько большую ценность, что ради нее можно было отказаться от замечательных переживаний? Ответ на этот вопрос гласил, что все зависит от самого тела; в случае, подобном моему, на данный вопрос следовало ответить отрицательно.
Придя к окончательному ответу на интересовавшие меня вопросы, я решил для, себя несколько изрядно волновавших меня проблем. Я мог вполне понять ситуацию, когда мисс Морган пыталась завладеть мной, одурачить меня, будучи лгуньей, — в этом случае ей было необходимо мое сотрудничество или, по крайней мере, мое молчание, чтобы осуществить свои гнусные намерения; но если она в действительности являлась той, за кого себя выдавала, — женщиной, которой некое таинственное знание подарило вторую молодость, — тогда я не видел для нее причины беспокоится обо мне, ибо, видит Бог, я не был Крезом. Она же была женщиной, которая всегда будет находиться в центре внимания любого общества, и не только по причине своей красоты, которая действительно была удивительной, но вследствие своего необычайного магнетизма и личной притягательности. Более того: она была женщиной высокого происхождения и столь же высокой культуры. С какой стати ей нужно было думать о выпускнике провинциальной академии для сыновей благородных джентльменов?
Если же я был предназначен для роли принесенного в жертву ацтекского раба — что ж, в этой ситуации все становилось ясным. Естественно, ей приходилось быть милой со мной. И конечно, ей было необходимо увлечь меня, вскружив мне голову, — это было ясно, как Божий день. Дважды я каким-то чудом избежал смерти на этой проклятой скале, каждый раз находясь буквально на волосок от гибели. Если сказанное ею было правдой (а я был внутренне убежден в этом), то это значило, что собаки получат свою долю. Согласно древней традиции, они всегда вырезали сердце золотым ножом. Меня интересовало, каким же образом им удавалось заточить нож из золота, а если он был тупым — то как им удавалось расправиться с ребрами?
Это было странное чувство — лежать здесь, с благостным смирением и комфортом глядя смерти в лицо. Не то чтобы жизнь значила для меня слишком много — но все же я знал, что в самый решающий момент я стану цепко хвататься за нее. В конце концов, именно это я проделывал во время приступов астмы (во всяком случае, мне так казалось), ибо это была буквально борьба за жизнь. Я знал по своему недавнему опыту последнего приступа, бывшего первым, который я перенес абсолютно без врачебной помощи, — стоит лишь потерять сознание — и спазм сходит на нет. Думаю, что именно поэтому мне иногда давали вдохнуть хлороформа.
