Дион Форчун - Жрица моря
Весь форт состоял из расположенной в одном конце казармы для офицеров (или любого другого, кто отвечал за сие Богом забытое подразделение), а с другой стороны тянулось угрюмое и приземистое здание солдатских казарм. Зная, что теплых и спокойных дней на этом пятачке будет немного, я переделал солдатские казармы в солнечную гостиную, вставив большие оконные стекла в фасад здания. Вместо разрушенной казарменной печи, от которой осталось лишь место для камина, я устроил настоящий очаг с широким кирпичным камином и двумя удобными сиденьями по бокам. Вместо каминной решетки мисс Морган захотелось установить железные подставки для дров, так что я придумал для нее парочку замечательных подставок и отлил их в металлургической мастерской Бристоля. Она еще не записала их в счет, но я надеялся, что она примет их в качестве подарка. Строго говоря, мне казалось, что это были не столько подставки, сколько дельфины — красивые, ухоженные создания с приветливыми мордами, сидящие на своих изогнутых хвостах, подобно кобрам. Моделью дельфиньих морд служила голова пекинеса моей сестры.
Они были оценены по достоинству, и я мысленно готовился к тому, чтобы сказать мисс Морган, что это — подарок и что ей нет нужды платить за них; от одной лишь мысли об этом меня бросало то в жар, то в холод, и я молил Бога, чтобы меня все оставили в покое, как вдруг краем глаза я заметил какое-то движение в зеркале, висевшем на противоположной стене комнаты. Обернувшись, я увидел идиота Биндлинга-младшего, вернувшегося с лестницы, на которой его оставили безо всякого присмотра; он весело галопировал по скользким скалам на своих ущербных ногах. Объяснять что-либо уже не было времени, так что я просто бросился к нему. Однако я не успел: едва прыгнув вниз на камни, я лишь заметил, как ноги парня поскользнулись на предательском каменном откосе, он шлепнулся на собственный зад и помчался вниз; ослепительная улыбка все еще освещала его глуповатое лицо… Плюхнувшись в морскую воду, он тотчас пропал из виду, и как мы ни вглядывались, мы более не увидели ни его, ни его шляпы, ни чего-нибудь из принадлежавшего ему. Сорвав с себя пальто, я бросился за ним. Это было крайне глупо, ибо не существовало ни малейшего шанса найти его. К счастью для меня, старший рабочий, примчавшийся на помощь со всех ног, остановил меня, крепко схватив за плечи.
— Не стоит рисковать жизнью ради таких, как этот, — сказал он.
Остальные, спустившись вниз, стояли, как громом пораженные случившимся, глядя на то место, где мгновение назад бесследно исчез жертвенный телец. Старый Биндлинг снял свою шляпу, — не для того, чтобы отдать последние почести, а чтобы почесать свой затылок.
— Н-да-а, даже не знаю, что сказать, — проговорил он наконец и водрузил шляпу на законное место.
— Может, это и к лучшему, — пробормотал старший рабочий.
— Может и так, — согласился старый отец, — но кровь теплее воды.
Меня всего трясло от происшедшего, но мисс Морган оставалась на удивление невозмутимой. Она очень тепло отнеслась к старому Биндлингу, но это была какая-то хладнокровная теплота, вызвавшая во мне странное чувство. Я вспомнил слова старика о том, что постройка храма всегда требует заложить в его основу жизнь жертвы. Что ж, этот храм свое получил. Морские божества трижды пытались совершить жертвоприношение, и на третий раз им это удалось. Я также вспомнил, что в своем сне я знал: Жрица Моря требовала многих жертв.
Мисс Морган попыталась налить мне что-нибудь выпить, но не нашла ничего; тогда она предложила мне чаю, но ничего не помогало. Мне хотелось домой. Я пережил сильнейший шок, частично связанный с тем, что произошло с несчастным жертвенным тельцом, частично — вследствие неприятного чувства, возникшего по отношению к мисс Морган. В том, что жертвенный телец пал, вины мисс Морган не было; это была моя вина, потому что я недостаточно хорошо укрепил скалу в том месте. В то же время меня не покидало ощущение, что за спиной мисс Морган находилось нечто, избравшее именно полоумного юношу.
Увидев, что меня ничто не остановит, мисс Морган не настаивала; но она решила выйти со мной к моей машине, чтобы проводить меня. И тут проклятая железяка отказалась заводиться! Я вспомнил, что прошлой ночью мы пользовались светом фар, чтобы закончить работу, и конечно, аккумулятор сел. Бывают же случаи, которые предугадать невозможно!
Имей я хоть гран здравого смысла, и я позвал бы Третоуэна, чтобы он помог мне завести автомобиль, но я всегда забываю о своей астме, хотя, к сожалению, она никогда не забывает обо мне. Я навалился всем своим весом на ручку стартера, пару раз дернул ее — и понял, что все. Прислонившись к крылу автомобиля, я попытался молиться; это мне не помогло, и пришлось сесть на подножку. Мисс Морган тут же позвала Третоуэнов, и они примчались оба. К счастью, мистер Третоуэн уже видел мои приступы астмы, так что ему удалось успокоить свою жену, — видеть в течение одного дня сначала жертвенного тельца, а затем меня с приступом было для бедняжки чересчур. Во время приступов я представляю собой не очень приятное зрелище, а. еще меня всегда разрывают противоречивые мысли: с одной стороны — желание побыть одному, с другой — боязнь, что около меня никого не будет.
Они внесли меня в дом и хотели положить на диван, но я отказался. Мне всегда удается лучше справиться с приступом, если я сижу в кресле. Они посадили меня в кресло громадных размеров, все еще стоявшее на ножках, поскольку мисс Морган еще не успела отпилить их. Я спросил, что нам делать дальше, так как телефона в доме не было и добраться сюда доктору будет затруднительно. Я готов был поклясться, что мне придется напрячь все силы, дабы справиться с приступом без укола морфия. Сами приступы, даже в своей пиковой форме, редко длились у меня более одного-двух часов, но эти два часа еще нужно было пережить.
Третоуэны собирались приготовить мисс Морган поесть. Но есть она не желала. Она просто стояла и смотрела на меня — бедняжка, что еще ей оставалось делать?
— Как бы я хотела помочь вам, — сказала она.
Это было очень мило с ее стороны и я высоко оценил ее желание; но, как всегда, я был не в состоянии ответить ей — на этот раз из-за чисто физических причин. Я услышал ее шепот: «Это ужасно!» и понял, что она была далеко не такой хладнокровной, как казалось.
Побродив бесцельно по большой комнате, она вновь вернулась ко мне.
— Я бы отдала все на свете, чтобы помочь вам, — сказала она. Но помочь она ничем не могла. Мне оставалось бороться с болезнью один на один.
И тут, прежде чем я осознал, что она делает, она присела на подлокотник кресла и, обвив меня рукой, попыталась положить мою голову себе на плечо. Я не собирался позволить ей сделать это, так как знал, что моя харкающая отдышка превратит ее безупречную одежду в Бог знает что. Почувствовав нарастающее сопротивление, она не настаивала — и тут у меня появилась мысль, что мне лучше было бы не сопротивляться, и я почувствовал огромную жалость к себе, поскольку упустил такой шанс. Но вот я достиг точки, когда более не осталось ни гордости, ни стыда; и я повернулся и прислонился к ней, и было это очень приятно. Единственным недостатком было то, что я тут же почувствовал вкус к такому утешению, и с тех пор, когда бы ни наступал приступ астмы, я отчаянно желал, чтобы она была рядом со мной.
